Мстислав
Шрифт:
В обжу к смерду почасту стал наведываться Мстислав. Что было тому причиной, он и сам не хотел признаться. Как-то бродил по лесу, никого не подстрелил, а день солнечный, ясный. Отливали янтарём стволы сосен, зеленела хвоя. Вдруг среди деревьев заметил девицу. Была она высока и стройна, в ярком сарафане, в сапожках, коса русая, шелковистая до самого пояса. Девица грибы собирала. Увидев Мстислава, попыталась уйти, но он окликнул её. Почему, и сам не знал.
Лицом девица, сказать, что красивая, нет. Но было в ней столько цветущего, здорового, на двоих достало бы.
– Как зовут тя?
– спросил Мстислав.
– Оксана, - без робости ответила она.
В тот день узнал Мстислав, что овдовела она на второй год замужества и живёт у брата. Князь дошёл с ней до обжи, попил молока парного, с Петром поговорил. А потом и зачастил. Подолгу сиживал в гостях. Когда Пётр начал готовить поля под озимую рожь, Мстислав брался за ручку сохи, помогал пахать. Земля была не слишком слежалая, золой и перегноем удобрена. Борозды у Мстислава получались ровные, одна к одной. Пётр, такой же, как и сестра, крупный, в кости широкий, приглаживая бороду, похваливал:
– Те бы, князь, смердом родиться.
Мстислав с ним согласен. Иногда его и впрямь княжеская жизнь тяготила, и он завидовал Петру. Разве это не счастье пахать землю, бросать в неё семена и ждать урожая. Есть хлеб, выращенный самим, или косить сено для скота.
И сыновья у Петра что те грибы боровики, на загляденье, и в отца хозяйственные. Глянет на них Мстислав, и радостно ему, и горько, отчего Господь не одарил его таким счастьем?
Оксана каждого приезда князя ждала с тревогой. И то, чего боялась, сбылось. А ведь знала, что есть у Мстислава княгиня…
О свиданиях сестры с князем Пётр догадался, сделался с Мстиславом неразговорчивым, хмурился. Мстислав спросил его:
– Чем обидел я тя, Пётр?
– Не меня, сестру, князь.
Мстислав брови поднял:
– Разве она мужняя жена?
И, больше ничего не проронив, вскочил в седло, уехал в Чернигов. Долго не видели его в обже. Появился лишь с первыми морозами…
Мстислав любил Добронраву и жалел. Глядя на неё, вспоминал, какой она была в Тмутаракани, и ему хотелось вернуть её к тем временам.
Иногда Мстислав спрашивал себя, любит ли он Оксану, и сам себе признавался, что не может ответить на этот вопрос. Его влекло к здоровой телом, совсем молодой женщине, но любовь ли это или желание обладать ею?
Князь спрашивал себя: а если Оксана станет матерью его ребёнка? Мстислав искренне посожалел, что ушло на Руси время многожёнства. Ведь было же у его отца, великого князя Владимира, бесчисленное количество жён и наложниц, но христианство положило этому конец…
Если у Оксаны родится сын, думал Мстислав, он заберёт мальчика в Чернигов, в княжьи палаты, и тогда не закончится род князя Мстислава. А Добронрава? Добронрава примет ребёнка, она поймёт Мстислава.
Кто-то из доброхотов донёс Добронраве: неспроста- де зачастил князь в обжу, но она отмахнулась;
– То княжьи заботы, не ваши.
Новые стены Чернигова, с башнями и стрельницами, высились, мощно прикрывая город с двух сторон. Старые городни казались по сравнению с новыми слабой защитой.
На будущее лето поставят оставшиеся стены, и город будет надёжно защищён от врагов. А в самом Чернигове мастера уже вывели из земли каменные стены детинца и на холме, рядом с церковью, заложили княжьи хоромы из камня. На пристани ставили гостевые дворы, обносили изгородью. Тут же сооружали бревенчатые склады, навесы, на торгу лавки и ряды.
Строился Чернигов, преображался.
Мурзу Мстислав принял гостеприимно, потчевал, как знатного половца и, выспросив всё, чем интересовался (а интересовало его, какой численностью большая орда, когда намерена перекочевать в степь), велел приодеть мурзу, дать ему коня и сопроводить до границы Черниговского княжества, наказав:
– Езжай, мурза, и передай хану Кариму: черниговский князь, как и киевский, ему не враги, коли будет жить с нами в мире.
Нет, Мстислав не верил в дружбу с кочевниками, он знал: как и печенеги, половцы могут быть коварны. И неизвестно, доберётся ли мурза до своей орды, слишком опасен путь, да и прислушается ли Карим к словам Мстислава. Но пусть знает хан, русичи в своих поступках благородны, дружбу чтят, но с недругами непримиримы. Лучше пусть половцы живут с русичами в согласии, как с добрыми соседями…
Над Черниговом догорала последняя заря, она была алой, предвещая утренний ветер. Город готовился ко сну. Закрылись лавки на торгу, пригнали с пастбища стадо. Бурёнки расходились по дворам, покачивая тяжёлым выменем. У колодца, что посреди улицы, отчаянно лаялись две молодки. Проходивший мимо старик пристыдил баб. Василько посмеялся. Пусть их, меньше дома зла будет. Прорысили гридни, в дозор выехали. Кони шли резво, встряхивая головами. Гридни переговаривались.
В детинце повстречался Васильку боярин Димитрий, из княжеских хором возвращался. Остановился боярин, спросил:
– Почто третий день Парфёна не вижу?
– Хвор боярин, поясницу ломит.
– Хе, - осклабился Димитрий, - не надобно было молодости за девками жеребчиком скакать.
И поплёлся своей дорогой, худой, бородатый. Василько подумал с издёвкой:
«Кабы ты, боярин, почаще к жене в опочивальню наведывался, боярыня на чужих мужиков не зарилась бы».
Дома Василька жена ждала, следила, как девка стол накрывает. Василько Марью приголубил, в коий раз княгиню мысленно поблагодарил, что оженила.
6
Сырые ветры задувают в мрачный королевский замок, что в столице Польши, в городке Гнезно, зажатом между Вислой и Вартой, гуляют сквозняками по тёмным залам.
В последний год король Болеслав редко покидал замок. Вечно недовольный, он распекал слуг, укорял вельмож в лени и нежелании служить ему, королю Польши:
– Вы, - говорил он, - не хотите поднять то, что лежит у ваших ног, но я заставлю вас это сделать!