Мстислав
Шрифт:
С того дня, как в замке появилась Марыся, Болеслав переключился на дочь. Речи короля были об одном:
– Ваш муж, пани Марыся, оказался никчёмным князем - брюзжал Болеслав, - судьба была к нему благосклонна, когда он оказался великим князем киевским. Но Святополк не смог удержать власть, слепец не видел, что Ярослав отправился к варягам, и вместо того чтобы поспешить за печенегами, он наслаждался властью. Ему было жалко открыть печенегам свою казну.
– Но, отец, ты ведь отказался помочь ему, - вступилась за мужа Марыся.
Болеслав надул бритые щеки, с шумом выдохнул.
– Ты обвиняешь меня? Но в тот год моё воинство не было готово к войне. Ты знаешь, они своенравны, мои шляхтичи.
Марыся бросила зло:
– Твоё воинство не захотело помочь твоему зятю, но оно охотно прибрало червенские города.
– Червенские города?
– вскипел Болеслав,-Знаешь ли ты, что Волынская земля - вековой спор Руси с Польшей?
– Ты прежде должен был обратить взгляд на Туров.
– Я твой отец, разве мало дал Святополку?
– Что, кроме обещаний?
– Я хочу тебе добра, Марыся.
– Какого?
– Мы поделим Русь с черниговским князем.
– Как мыслишь ты?
– Ему Киев, а Польше земли до Ирпеня и Эдвижа.
– Мстислав не согласится.
Король вскинул голову колыхнулся жирный подбородок.
– Тебе ли не знать, на какой крови замешан мир между братьями. Он зыбкий, как трясина.
– Ты сказал, что хочешь мне добра, но из твоих слов я вижу только твой интерес.
Болеслав сложил на животе пухлые руки:
– Ты получишь в своё владение княжество Туровское.
– Ха, усмехнулась Марыся, - Туров и без того моё владение. Ты забыл, кто сидел в нем князем?
Марыся, у тебя жадность, как у голодной собаки.
– А разве король забыл, чья я дочь?
Болеслав резко поднялся:
– Я устал препираться с тобой. Ты получишь то, что я тебе дам. Ещё я потребую у русичей отдать тебе в мужья одного из сыновей Ярослава.
Марыся удивилась:
– Его сыновья ещё дети.
– Но они станут мужчинами, - король расхохотался, - Я думаю, лучше иметь на супружеском ложе юношу, чем немощного старца… Уходи, я велел позвать епископа Колбергского.
Холодно в княжьих хоромах, пора бы и печи топить, но Мстислав жары не любит. Добронрава запахнула соболью душегрейку, поёжилась. Пятый год, как Мстислав в Чернигове, а Добронрава всё не отвыкла от Тмутаракани. Особенно тоскливо ей сделалось после смерти сына. Кто поймёт её? Мстислав? Но он замкнулся и мало бывает с ней, а всё больше с теми, кто строит крепостные стены и детинец, либо уезжает в обжу. Добронрава догадывается, зачем князь повадился к смерду, но она знает: всё это пройдёт, Мстислав добр и в обиду её не даст.
Вышла Добронрава на крыльцо, постояла. У поварни челядь готовила в зиму дрова, кололи чурки, складывали в поленницу. В углу двора гридни чистили лошадей скребницами. От дружинников отделился Василько, направился к Добронраве, поклонился:
– Здрави будь, княгинюшка.
– Здравствуй, Василько.
– Что ни свет ни заря подхватилась?
Добронрава опустилась с крыльца, подошла к гридню:
– С Тмутаракани привычка. На лов ведь рано вставали.
– Пора, княгинюшка, забыть, чем прежде занималась. Ты княгиня какое лето.
Отмолчалась Добронрава, направилась к воротам. Спустилась с холма, улицей вышла к пристани. Покачивались на воде ладьи и однодревки, суетились ладейщики, грузчики таскали тюки с товарами. И это снова напомнило Добронраве пристань в Тмутаракани, только там рыбный дух всё забивал да кораблей заморских больше причаливало, особенно из Царьграда и Корсуни. Греки шумные по пристани сновали. И, всех перекрывая, кричали белые чайки, скользили над морем, чуть ли воды не касаясь…
Добронрава согласна, Чернигов красив по-своему, но там, на море Сурожском, её родина, и она жалела, что Мстислав не остался княжить в Тмутаракани. Что потянуло его в Чернигов?
Побив половцев и свалив убитых в ближний овраг на съедение зверям, Боняк увёл орду. Уходили отягощённые добычей, угоняли пленных, а половецкие табуны, бесчисленные, казалось, закрыли собой всю степь. Пленных печенеги уведут в Таврию и продадут в рабство грекам. Боняк посмеивался: когда половецкий хан Мустай был не выше колёсной чеки, он, Боняк, уже водил орду. Где теперь половецкий хан?
Боняк скалится, подзывает брата:
– Булан, ты погонишь пленных в Херсонес, грекам нужны рабы. Я буду ожидать твоего возвращения, и, когда ты вернёшься, мы откочуем в низовья Дона, где до самой зимы солнце не выжигает травы. Там я решу, куда повернём своих коней, будет то Киев или Чернигов.
Кони братьев идут стремя в стремя. Булан вспоминает, как вот также они ехали к тмутараканскому князю, когда тот собирался на хазар. Тогда Боняк увёл печенегов ещё до боя, и в его притороченных к седлу сумах звенело золото. Брат мудр, зачем печенегам сильные урусские князья?
Сейчас тмутараканский князь сел в Чернигове, и печенегам, если они пойдут на Чернигов, придётся столкнуться с дружиной Мстислава. Но Булан думает, что Боняк остановит своего коня не дальше Переяславля.
– Куда увели тебя твои мысли, Булан?
– Ты прав, мой мудрый брат, я думаю, где остановишь ты своего коня, если поведёшь орду на Чернигов?
– Хе, ты рано задумался. Перед каждым набегом я советуюсь с отцом. Я знаю, где его звезда в небе, она моргает мне, а отец говорит. Как-то он сказал мне: «Ты, Боняк, великий воин!» А перед тем как повести вас на половцев, отец говорил мне: «Обнажи свою саблю, Боняк».
– И если ты, мудрый брат, соберёшься повести орду в набег, снова услышишь голос отца?
– Я сказал тебе, Булан, от отца я услышу, каким берегом Днепра пойдёт орда. Одно известно: дорога на Киев больше избита копытами наших скакунов.