Мстислав
Шрифт:
«Гордись своей судьбой, княже. Богом уготовано тебе отечеству служить, боронить его от недругов».
Мстислав согласен, но неужли нет в его жизни иного, кроме как меч в руке держать?
Ветра нет, и ладья идёт на вёслах. Скрипят уключины. Взмах и ещё взмах. Нелегко против течения выгребают гридни, рывками движется корабль. И вот так же рывками уходит жизнь человека: добро и зло, радость и горе, всего достаёт на его веку. Разве не нёс он, Мстислав, людям добро или не изведал зла? Не познавал радости и не хлебал горя с лихом?
Когда умирал отец, великий князь Владимир, он, верно, о сыновьях думал, на кого Русь оставляет… Ярослав о своих детях, а он, Мстислав, о ком в час смертный помыслит?
Кормчий налёг на руль, повернул ладью на стрежень, и кто-то из гридней запел низким голосом:
Ой ты, Днепр, Днепр… Славутич.И все разом подхватили:
Не твоя ли ширь, не твоя ли даль Зыбью нас убаюкивала…В самую полночь Добронраву подняла Марья, жена Василька. Ворвалась в опочиваленку с шумом:
– Княгиня, ладья князя Мстислава близ Чернигова!
И кинулась помогать Добронраве облачаться, мазями натираться духмяными. Чать месяц, как князь жены не видел.
У Добронравы сердце выстукивает счастливо. Дни считала, ожидаючи. Вот уж поистине - в разлуке чувства познаются.
В темени Чернигов. Добронрава торопилась, отроки с факелами светили дорогу. На пристани люд, увидев княгиню, расступился. Впереди бояре стояли, гридни дружины старшей. Ещё издали Добронрава увидела сигнальный огонь на ладье, он медленно приближался к берегу. Свет факелов играл на Десне. На пристани шумно. Но вот ладья ткнулась о причал, и разом всё стихло. Выскочил Мстислав на причал, княгиню одной рукой обнял, другую поднял, приветствуя встречающих:
– Вот снова я с вами, мои черниговцы, кланяюсь вам. И поклон вам от князя Ярослава и люда киевского. Они велели мне передать, что всегда с нами. Киев и Чернигов братья!
Окружённый боярами, направился в детинец.
А утром говорил духовнику:
– Князь Ярослав времени не теряет попусту, строится Киев, красуется. Нам бы поспеть за ним. Город в камень одевается, а храм Софийский - нет ему подобия на земле Русской.
– И за то воздаст Господь князю Ярославу, - проронил отец Кирилл.
– И ещё, отец мой духовный, совет с тобой держать хочу, не с боярами, боюсь, не поймут они меня. Князь Ярослав в Киеве детей своих грамоте обучает, и нам бы в Чернигове разумных детей боярских и мужей города письму и цифири научить для пользы княжеству.
– Богоугодное дело замысливаешь, княже, то и для Церкви надобно, не мало попов, какие Святое Писание не осилят за незнанием азбуки.
– Благостное дело тебе, отец Кирилл, начата, а я бояр, какие над своими чадами курами квохчут, заставлю отпрысков слать к тебе в науку.
Со всех сторон великой Польши поспешали в Гнезно паны со шляхтой. Съезжались оружно, дабы в споре решить, кому королём быть.
Накануне совсем неожиданно умер Болеслав. С вечера весел был, вина выпил, поел изрядно, а утром не пробудился.
Бряцали паны оружием, горланили, местами звон сабель слышался. Одни вельможные за князя Мешко ратовали, другие за Бестрина горло драли. И осилили-таки, посадили в короли князя Бестрина.
Бояре недовольны: что ещё Мстислав выдумал, от родителей детей отнимать и в учёбу отдавать. Жили же неучами и не дураками вырастали, ан в голову взбрело новшество ввести. Мало ли что Ярослав! Так то в Киеве, а у них Чернигов! Но Мстислав оказался упрям, пересилил. И пошли в приход Борисоглебской церкви ребятишки. Соберутся в избе отца Кирилла за столом, ждут слова учителя. Школяров всего пять, но как заозоруют, сладу нет, пока отец Кирилл не возьмёт в руки розгу.
Зубрят ученики буквицы, хором врастяжку, каждый норовит другого перекричать. А когда до цифири дойдут, взмокреют. Цифирь ещё мудрёнее буквиц, никак в головки детские не лезет. Отец Кирилл злился:
– Экие бестолковые! Ну есть у тебя шесть калачей, яз те ещё три дам, сколько у тя калачей станет?
Тишина, шепчут губы, пальцы загибают, а когда выкрикнут ответ, радуются.
– Вот и ладно. А ежели у тя, Андрейка, семь кусков пирога и ты три отдашь Гавре, сколько останется?
Андрейка нехотя поднимается:
– Мне ему отдавать не к чему. Он мне намедни пряника не оставил.
Смеются дети, а с ними и отец Кирилл слёзы утирает, хохочет. Несмышлёныши, что с них возьмёшь!
Зашёл как-то в школу Мстислав, послушал, ребят похвалил за прилежание, духовнику сказал:
– Терпелив ты, отче, и воздастся тебе за труд твой благостный, хороших радетелей отечеству ты выпестуешь.
Из Киева вернувшись, Мстислав всего раз и побывал в обже. Отвёз Оксане в подарок нитку жемчуга и перстенёк золотой, а потом надолго в городе застрял. Мастеровой люд, что детинец каменный возводил, едва стены из земли вывел. Князь недоволен, этак в пять лет не управятся. Решил самолично поглядеть, что тому причина. Оказалось, боярин Димитрий иногда мастеров посылает на своё подворье палаты боярские ставить.
Мстислав Димитрия побранил:
– Ты, боярин, честь не роняй, не путай хоромы с детинцем. А вот за городни рад, славно трудятся плотницких дел умельцы: и стены добрые возводят, и частокол надёжный. Надобно кузнецам велеть ворота городские оковать да навесы новые, чтоб никакой таран не взял.
Лишь к концу месяца снова выбрался в обжу. Ехал один, никого из гридней не взял, не хотел пересудов. Хоть и верные гридни, да всё же лишние глаза. Эвон, стало ж известно духовнику.
В обже никого не застал. Отыскал их по стуку топора. Пётр с сыновьями и сестрой готовили новое поле в зиму, вырубали кустарники, выжигали хворост.
Мстислав, сбросив рубаху, взял в руки топор. Работалось легко, Пётр заметил:
– Не за княжье дело взялся!
Мстислав отшутился:
– Хлеб есть княжье ли дело?
Обедали тут же, на поляне. Но прежде Мстислав умылся из родника. Оксана подала ему льняной рушник, шепнула:
– Уезжать будешь, провожу тя…
Из Тмутаракани весть. Через гостя новгородского передал воевода Ян Усмошвец, что всё у них ладно. Вернулись касоги, поселились за Кубанью, с тмутараканцами живут в мире, в гости друг к другу ездят. Хазары тмутараканские ведут себя тихо, печенегов давно не видели. Сказывают, их вежи у Саркела появлялись.