Multi venerunt, или Многие пришли
Шрифт:
– Хватит говорить загадками, Персиваль. Лучше обсудим более важные вещи. Ведь Мартину и Веронике теперь надо скрываться от вездесущих папских шпионов, – сказал Патрис.
– Я никак не могу понять, каким образом враги смогут доказать, что ты, Мартин, и твои внучки – потомки Итамара? – признался Данье. – Ведь указание твоего имени на рукописи, которую состряпал Персиваль, ещё не говорит о том, что ты, Мартин, являешься потомком апостола Итамара.
– Так ведь многие катары знают, что я и мои внучки – потомки Итамара, рыбака из
– Но, насколько я знаю, большинство катаров руководствуется евангелием от Иоанна, а не от Итамара, – заметил Патрис.
– Не только письменные источники легли в основу катарского учения. Мы, потомки Итамара, владеем знанием евангелия, каким его поведал своему сыну сам Итамар, – рассказывал Мартин. – Итамар завещал, чтобы мы не возвеличивали учителей, пренебрегая самим учением. У нас, катаров, нет священников, которых назначает Папа Римский, – сказал Мартин.
– Я видел, как простые катары падают ниц перед Совершенными катарами и, унижаясь, расстилаются в нижайшем поклоне перед ними до самой земли. Мне кажется, что Совершенные катары ничем не лучше католических священников, – сделал вывод Грегуар.
– Я не говорю о том, кто лучше, а кто хуже, а только стараюсь объяснить, почему мы, катары, веруем иначе, чем католики. Мы следуем учению истинной церкви – церкви Агнца Божьего и Святого Грааля. Мы не признаём власти Папы, не создаём себе новых кумиров и не строим храмов. Мы отрицаем основные таинства католической церкви – крещение, причастие, соборование и другие, – сказал старый катар.
– А у вас есть доказательство, что вы – потомки Итамара? – продолжал допытываться Данье у Мартина.
– У меня и моих внучек есть подтверждение того, что Итамар – наш предок, – уверенно сказал старый катар.
– И что же это за подтверждение? – спросил Грегуар, заинтересовавшись признанием старого катара.
– Это отметина на теле, которая передаётся из поколения в поколение потомкам Итамара. Эта знак, указывающий на то, что Итамар ловил рыбу, когда впервые повстречался с Великим Учителем.
– И какой это знак? Неужели, рыбья чешуя? – усмехнувшись, спросил Грегуар.
Вероника обиженно поджала губы, а лицо старого катара стало хмурым.
– Не смей так говорить, Грегори! – возмущённо воскликнула Вероника.
– Почему мне нельзя пошутить? Ведь твой дед может кощунствовать, произнося ересь, – сказал Грегуар. – Причём, как я понял, вы, катары, следуете еретическому учению не только на словах, но и на деле.
– Брат, не суди людей, не зная сути вещей. Между прочим, особая отметина на теле, а точнее, родимое пятно в форме рыбки, у потомков Итамара есть на самом деле, – заметил Жером.
– Откуда ты об этом знаешь? – спросила Вероника, подозрительно взглянув на Жерома.
Тот, смутившись, не ответил и уставился себе под ноги. Патрис, в свою очередь,
– Мартин, ты можешь нам показать этот знак? – попросил Данье.
– Хорошо, – согласился старый катар и, расстегнув ворот своего чёрного балахона, обнажил левое плечо.
Грегуар изумился, увидев на плече Мартина коричневое пятно в форме рыбы.
– Я тоже покажу вам родимое пятно, – сказала Вероника.
Она расстегнула ворот платья и открыла белое плечо с такой же, как и у её деда, отметиной.
Грегуар едва не проговорился, что уже видел пятно на её плече, однако сдержался.
– Точно такой же знак и на том же плече есть и у моей старшей сестры Оливии, – застёгивая ворот, сообщила Вероника.
Грегуар догадался, откуда Жером знает о родимом пятне в форме рыбки. Ему стало понятно, что Оливия для Жерома значила так же много, как и для него самого – Вероника. Об этом догадался и Патрис, у которого стали раздуваться ноздри, как у норовистого жеребца.
– Точно такие родимые пятна были у моего деда, матери и дочери. Они передались и моим внучкам – Оливии и Веронике, – сказал Мартин.
– С такими родимыми пятнами опасно жить в просвещённой Европе, – ехидно заметил Персиваль.
– Мы гордимся этими знаками, а также знанием, переданным нам Итамаром! – с гордостью произнёс Мартин. – Я могу многое поведать из того, что слышал от своего деда и матери.
– Если не секрет, что такого особенного мог поведать Итамар, если он был простым рыбаком? – спросил Грегуар.
– Ты судишь опрометчиво, юноша, – обиженно сказал Мартин. – Он был не совсем простым рыбаком. Один его хороший знакомый был членом Иерусалимского Синедриона. А ты знаешь, Грегори, что не все в Синедрионе выступали за казнь Великого Учителя?
– Кажется, три члена Синедриона были против, – сказал Грегуар.
– На самом деле противников было значительно больше. А знаешь ли ты причину, по которой ещё несколько членов Синедриона проголосовали против казни? – спросил Мартин.
– Наверно, им стало жаль этого доброго человека, – сказал Грегуар.
– Это только часть правды. Многие считали, что его мученическая смерть привлечёт к его учению много последователей. Римский префект тоже долго размышлял, прежде чем утвердил решение о казни, всё-таки, принятое Великим Синедрионом, – сказал Мартин.
– Если бы всё предначертанное свыше, и произошло, то случилось бы немного позже, – философски заметил Персиваль.
– И ещё важный момент – копьё римского солдата Лонгина, которым он проткнул грудь Великому Учителю и чаша, в которую Иосиф Аримафейский собрал кровь, истёкшую из его ран…
Мартин не успел договорить. В это время с улицы донеслось цоканье копыт и громкие голоса людей.
– Точно так скрипела крытая повозка, на которой в Тулузу въезжала одна важная особа, – вспомнил Персиваль.