Multi venerunt, или Многие пришли
Шрифт:
– Ничего подобного! Не за слово или взгляд, а во имя веры я готов убивать еретиков. Во имя веры позволено всё! – взревел Симон де Монфор. – Знаешь ли ты, катар, что я один из немногих крестоносцев отказался участвовать в истреблении единоверцев в Хорватии? В тот раз венецианские купцы натравили нас на один католический город. Но если на моём пути встанут иноверцы или хулители веры, я истреблю их всех до последнего ничтожного человечка!
Патрис исподлобья посмотрел на рассвирепевшего барона.
– Как же стало жарко, а латы скинуть нельзя. Здесь опасно оставаться без лат. Вокруг одни злодеи. Всех вас надлежит сжечь, четвертовать или повесить! – разошёлся барон. – И только так!
– Успокойся, Симон. Завтра нам предстоит долгий и трудный путь, – проговорил легат, глядя на сбежавшихся деревенских мужиков, которые с вилами, мотыгами и топорами вышли из-за угла дома.
– Это всё твоё миролюбие, Пьер! Пока их щадишь, они садятся тебе на шею! – кричал Симон де Монфор, за спиной которого стояли нахмурившиеся мужики.
– Молчи, Симон! Похоже, не все катары придерживаются мнения, что им не позволено убивать людей. Оглянись и посмотри – у местных жителей в руках топоры и вилы, – предупредил барона легат.
– Ерунда! Известно, что катары буквально следуют заповеди «Не убий!». Они ничего нам не сделают плохого, – расхохотался Симон де Монфор.
– Почему ты не замолчишь, Симон? Тебе и вправду не следует пить много вина, – сказал легат.
– А вас и не будут убивать, вас просто покалечат. Кажется, такого запрета не существует, – злорадно улыбаясь, пообещал Патрис, который приободрился, увидев собравшихся возле дома Мартина жителей Сомбре, вооружённых вилами, мотыгами и топорами.
– Уходите, добрые люди! – попросила Вероника.
Однако толпившиеся возле их дома односельчане не расходились.
– Уходите! Спасибо всем вам, что пришли, но мы сами всё уладим, – сказал Мартин.
Мужики ещё некоторое время постояли, хмуро наблюдая за раскрасневшимся рыцарем, его оруженосцем, возничим и папским легатом, а потом разошлись. Наконец, Симон де Монфор успокоился. Оруженосец и возничий подхватили его под руки и увели в дом, откуда вскоре послышался громкий храп.
– Жаркий у нас получился спор, – сказал Пьер де Кастельно, вытирая платком пот со лба.
– Хорошо, что он завершился мирно, – заметил Данье.
– Не знаю, к чему все эти бесполезные споры? Всё равно будет так, как решит Папа. И граф Тулузский зря рвёт и мечет, да и все вы напрасно переживаете. Рано или поздно во всей Окситании утвердится католичество, – уверил легат.
– Пока католичество полностью не утвердилось, могу предложить для вас такую же лежанку в доме, как и та, на которой уже спит барон Симон де Монфор. А возничий и оруженосец могут уснуть на полу, на который мы положим сено, – сказал Мартин.
Легат зашёл в дом, не раздеваясь, прилёг на скамью и уснул. Вероника и Грегуар принесли из сарая несколько охапок душистого сена и разложили их на полу. Преданный оруженосец устроился рядом с лежанкой, на которой храпел Симон де Монфор. Возничий улёгся рядом с лежанкой, на которой спал легат.
– Где теперь нам ночевать? – спросил Персиваль.
– Придётся всем устроиться в сарае на сене, – сказал Мартин.
– Ты хотя бы получил от легата монеты за постой? – спросил Данье.
– Да. Легат сунул мне в руку золотой ещё до того, как сел за стол, – сказал старый катар.
– При всех его недостатках, Пьер де Кастельно не самый плохой человек, – отметил философ.
– Персиваль, ты зря ввязался с ним в спор, – сказал Данье.
– Да и ты,мой друг, сегодня не промолчал, – заметил философ.
– Хорошо, что Грегуар и Вероника не участвовали в споре. А, главное, Патрис сдержался, – сказал художник.
– Мне это удалось с трудом, – признался Патрис.
– Уж если ты стал катаром, то должен уметь сдерживать свои порывы, а главное укрощать ненависть, – сказал Мартин.
– Мне тяжело сдерживать себя, когда я вижу несправедливость. Я всегда буду добиваться справедливости, – сказал Патрис.
– А что такое справедливость? – спросил Мартин.
– Это когда люди поступают согласно Божьим заповедям, – ответил трубадур.
– Земной мир создан падшим ангелом. Так о какой справедливости в этом материальном мире ты рассуждаешь? – спросил старый катар.
– Мартин, похоже, ты стал или Совершенным, или философом, как я, – удивился Персиваль, – Ты очень интересно рассуждаешь о серьёзных вещах.
– Нет. Я не Совершенный катар и, уж тем более, не философ. Просто за свою долгую жизнь я не раз убеждался в правоте катарского учения. Однако хотя на нашей стороне правда, мы не устоим против жестокости наших врагов. Окситанию ожидают чёрные дни, освещаемые яркими огнями костров инквизиции. На нашу землю надвигается тёмная сила. Я чувствую это. Другого и не может быть. Свет не может долго освещать этот мир тьмы. Я вижу гибель лучших сыновей и дочерей Окситании в своих снах, которые меня никогда не обманывают, – грустно проговорил Мартин. – Нам, катарам, остаётся лишь спасать свои души.
– Признаюсь, мне не нравится покорность катаров судьбе и их неприятие зла. Но должен сказать, что меня заинтересовали ваши рассуждения о справедливости. Полагаю, что грань между справедливостью и несправедливостью размыта. Часто то, что одному человеку кажется справедливым, оказывается вопиющей несправедливостью для другого. Считаю, что не следует искать справедливость в этом мире, а надо стараться совершать целесообразные поступки, – рассуждал Персиваль.
– Как же можно не бороться за справедливость? – растерянно спросил Патрис.