Мумия, или Рамзес Проклятый
Шрифт:
Маленка придерживала его за локоть, потом опустилась рядом на колени. Разинув рот, она смотрела в сад широко распахнутыми пустыми глазами.
Над лицом Генри кружили мухи. Они с жужжанием садились на остатки еды.
– Никто не причинит тебе зла, – прошептал Эллиот, повернувшись к Маленке. Жжение в груди понемногу стихало. В левой руке разливалось тепло. – Она не обидит тебя, обещаю. – Он провел языком по сухим губам, потом снова с трудом заговорил: – Она больна. Я должен позаботиться о ней. Она не причинит тебе зла, поверь.
Египтянка вцепилась
– Не надо полиции, – тихо произнесла она наконец после долгой паузы. – Я не хочу, чтобы англичане отобрали у меня дом.
– Да, – пробормотал Эллиот. – Не надо полиции. Мы не будем вызывать полицию.
Он хотел погладить ее по голове, но не смог пошевелиться. Он мрачно смотрел на солнечный свет, на лежащую женщину, на ее блестящие черные волосы, разметавшиеся по выложенному плиткой полу, на мертвого Генри.
– Я сама все сделаю, – прошептала Маленка. – Я сама унесу отсюда англичанина. Пусть полиция не приходит.
Эллиот не понимал ее. Что она говорит? Потом до него дошло.
– Ты можешь это сделать? – тяжело дыша, спросил он.
– Да, могу. Придут друзья. Заберут англичанина.
– Тогда все нормально. – Эллиот вздохнул, и боль в груди стала еще сильнее. Он осторожно дотянулся правой рукой до кармана, вытащил бумажник и, едва шевеля пальцами, вынул два десятифунтовых банкнота.
– Это тебе, – сказал он. Снова закрыл глаза, изнемогая от предпринятых усилий. Маленка взяла деньги. – Но будь осторожна. Никому не рассказывай о том, что видела.
– Никому не скажу. Я позабочусь о… Это мой дом. Его подарил мне брат.
– Да, понимаю. Я пробуду здесь недолго, обещаю тебе. И заберу эту женщину с собой. Но пока потерпи, и я дам тебе еще денег, много денег.
Эллиот снова раскрыл бумажник. Вытащил все деньги и, не считая, протянул их египтянке.
Он опять лег и закрыл глаза. Он слышал, как Маленка легко прошлась по ковру, а потом снова почувствовал ее прикосновение. Он посмотрел на египтянку: на ней была черная роба, еще один черный балахон свисал с ее руки.
– Спрячь ее, – прошептала она и глазами показала на сад.
– Спрячу, – шепотом ответил Эллиот и снова закрыл глаза.
– Спрячь, прошу тебя! – В голосе Маленки была отчаянная мольба.
Эллиот дал ей слово.
С огромным облегчением он услышал, как она захлопнула за собой дверь, выходящую на улицу.
В длинном развевающемся одеянии бедуина Рамзес шел по музею среди толпы туристов, глядя сквозь темные очки прямо перед собой, на пустое место в дальнем конце коридора, туда, где раньше стояла витрина. Никаких следов, никаких признаков того, что здесь что-то стояло! Нет битого стекла, нет щепок. Нет пузырька, который он уронил. Все исчезло.
Но где же она? Что с ней случилось? Рамзес с ужасом вспоминал окруживших его солдат. Неужели она тоже попала в их руки?
Царь пошел дальше, завернул за угол и оглядел статуи и саркофаги. Никогда еще за всю свою долгую жизнь он так не страдал. Он не имел права
Он не мог думать о том, что делать дальше, куда идти. Если в ближайшее время он ничего не узнает, то окончательно свихнется.
Прошло, возможно, минут пятнадцать, а может, и меньше. Надо спрятать ее, да. Увести ее из сада, пока не пришли люди. Женщина неподвижно лежала на солнце и что-то бормотала во сне.
Вцепившись в трость, Эллиот поднялся на ноги. Левая нога обрела чувствительность, а это значило, что снова вернулась боль.
Он пошел в спальню. Высокая старомодная викторианская кровать стояла возле правой дальней стены, на ее широкий москитный полог лился солнечный свет: ставни окон были распахнуты настежь.
Туалетный столик находился слева от окна. В левом углу размещался платяной шкаф, его дверцы со встроенными зеркалами были раскрыты, внутри виднелись вешалки с шерстяными пиджаками и пальто.
На туалетном столике стоял маленький переносной граммофон с рожком. Рядом в специальном ящичке лежали пластинки. «Изучаем английский», – гласили обложки. На других пластинках была записана танцевальная музыка. Пепельница. Несколько журналов и полупустая бутылка шотландского виски.
Через дальнюю дверь справа от кровати виднелась ванная комната. Медный кран, полотенца.
Эллиот пошел в другом направлении и попал в другую комнату, которая северной стеной выходила в сад. В этой комнате все ставни были закрыты. Здесь темнокожая красавица хранила свои сценические костюмы и бижутерию. И все же один из гардеробов был завешан легкомысленными европейскими нарядами. Европейские туфли, легкие зонтики, пара немыслимых широкополых шляп.
Но зачем ему эта одежда, когда раненую женщину надо укрыть от посторонних любопытных глаз? Эллиот нашел обычное мусульманское одеяние, аккуратно сложенное на дне гардероба. Так что теперь можно дать ей чистую одежду, если, конечно, Маленка согласится продать ее.
Он постоял в дверном проеме, восстанавливая дыхание. Посмотрел на роскошное ложе, купающееся в солнечных лучах, на москитную сетку с завязанным сверху пышным бантом, которая очень напоминала корону. Все как-то зыбко, неестественно. Перед мысленным взором пронеслась сцена гибели Генри. Эллиот ничего не почувствовал, ничего – кроме холодного ужаса, от которого пропадало само желание жить.
Жажда жизни. В кармане у него лежал сосуд, в котором осталось несколько капель драгоценного эликсира.
И это тоже не вызывало никаких эмоций, не выводило из состояния транса. Мертвая уборщица в музее, мертвый Генри во дворе. И это существо, которое жарится на солнце!
Эллиот не мог заставить себя размышлять. Стоит ли пытаться? В одном он был абсолютно уверен: надо добраться до Рамсея. Да хватит называть его вымышленным именем! До Рамзеса! Но где он сейчас? Как сильно пострадал он от пуль? А те люди, которые вытащили его из музея, все еще держат его у себя?