Мумия, или Рамзес Проклятый
Шрифт:
Он снова обнял женщину, и она тут же прижалась к нему – нежное, трепещущее существо. И тяжело вздохнула.
Эллиот вдруг ощутил исходящий от нее аромат духов, дорогих, сладких, изысканных. В этом аромате слышались запахи пыли, глины, речного ила, но очень легкие, почти неуловимые. А запах духов был стоек и силен. Сквозь тонкую саржу Эллиот чувствовал тепло ее тела.
Ну и зелье! Какое могучее!
– Сюда, сюда, моя дорогая, – сказал он по-английски. – Мы уже совсем близко. Вон та дверь в конце дома.
Он почувствовал, как женщина обнимает его. Она легонько поддерживала
Здесь он с минуту отдыхал, а потом забарабанил в дверь кулаком.
Больше он не мог ступить ни шагу.
Долго ничего не было слышно. Эллиот постучал еще раз.
Потом донесся звук отодвигаемого засова, и появился Генри, дрожащий, небритый, в зеленом шелковом халате.
– Какого черта тебе надо?
– Позволь мне войти.
Он толкнул дверь и ввел женщину в комнату. Она спряталась у него за спиной, чтобы Генри не увидел ее лица.
Эллиот заметил, что обстановка в доме роскошная: ковры, мебель, хрустальные графины на мраморных столиках. Сквозь арочный проход, ведущий во двор, Эллиот увидел темнокожую красавицу в костюме танцовщицы – наверное, это и есть Маленка. Она ставила на столик поднос с горячей едой. Возле белой садовой стены росли маленькие апельсиновые деревья.
– Кто эта женщина? – спросил Генри.
Все еще крепко прижимая спутницу к себе, Эллиот направился к стулу. Генри смотрел на ноги женщины: при каждом ее шаге видны были голые кости. Во взгляде Генри мелькнуло изумление, смешанное с отвращением.
– Кто она такая? Зачем ты привел ее сюда? Попятившись, Генри наткнулся на колонну арочного прохода и изрядно стукнулся.
– С ней что-то неладно, – выдохнул он.
– Потерпи, я все тебе объясню, – прошептал Эллиот. Теперь грудь болела так, что слова давались с трудом. Усевшись на плетеный стул, он почувствовал, что женщина отпустила его. Она что-то пробормотала, и, проследив за ее взглядом, Эллиот увидел, что она смотрит на полку у противоположной стены комнаты: там, сверкая в солнечном свете, льющемся со двора, стояли стеклянные бутылки.
Женщина со стоном шагнула к полке. Черное саржевое покрывало сползло с ее головы и плеч, полностью открыв кости ребер, белеющие в глубоких ранах, и остатки ветхой одежды, едва прикрывающей ее наготу.
– Ради бога, только не паникуй! – воскликнул Эллиот.
Но было слишком поздно. Генри побелел, рот его задергался и скривился. Маленка во дворе испустила отчаянный вопль.
Жалобно застонав, женщина уронила бутылку на пол. Генри сунул руку в карман, а когда вытащил – солнце блеснуло на стволе маленького серебристого пистолета.
– Нет! – крикнул Эллиот.
Он попытался подняться, но не смог. С тем же оглушительным грохотом, что и в музее, пистолет выстрелил. В клетке заверещал попугай.
Пуля попала женщине в грудь, и она завизжала, покачнулась, а потом со злобным воплем кинулась на Генри.
Звуки, издаваемые Генри, не были похожи на человеческие. Разум покинул его. Беспорядочно,
Маленка в ужасе прижалась к стене.
– Эллиот, помоги! – крикнул Генри.
Он откинулся назад, дрожащие колени его подломились, он судорожно вцепился женщине в волосы.
Эллиот ухитрился доковылять до арки. И как раз в это время хрустнули кости. Он моргнул и увидел, как тело Генри обвисло и упало на землю, превратившись в бесформенную кучу зеленого шелка.
Женщина отступила назад, постанывая, заливаясь плачем, ее рот снова исказила гримаса, обнажившая белые зубы, – как тогда, в музее. Гнилое тряпье разорвалось на плече и обвисло; сквозь ветхую ткань стали видны темно-розовые соски. Большие капли крови капали с пелен, все еще обмотанных вокруг талии, полоски ткани одна за другой разматывались и при каждом шаге спадали вниз.
Ее глаза, испуганные, залитые слезами, посмотрели на мертвое тело, а потом на еду и лужицу чая, которая испарялась на солнце.
Женщина медленно опустилась на колени, схватила булочку и поспешно сунула в рот. Потом встала на четвереньки и начала слизывать с пола чай. Погрузила пальцы в баночку с джемом и за считанные секунды расправилась с ним. Потом заметила бекон и разом проглотила целый ломоть.
Эллиот молча наблюдал за ней. Маленка неслышно подбежала к нему и спряталась у него за спиной. Эллиот делал маленькие короткие вдохи и выдохи, прислушиваясь к ритму своего сердца.
Женщина уничтожила сливочное масло, потом принялась за яйца, зубами проворно очищая их от скорлупы.
Наконец с едой было покончено. Но женщина продолжала стоять на коленях, глядя на свои вытянутые руки. Солнечный свет, заливающий маленький дворик, блестел на ее черных волосах.
Эллиот продолжал наблюдать. Он не мог осознать то, что видел, не мог даже осуждать эту женщину. Он был слишком потрясен.
Внезапно женщина развернулась, упала ничком на пол, вытянулась во весь рост и горько разрыдалась, беспомощно царапая пальцами плитку. Потом женщина перевернулась на спину и легла так, чтобы на нее не падала зеленая тень апельсиновых деревьев. Тело ее оказалось целиком залитым солнечным светом.
С минуту она смотрела в небо, потом глаза ее закатились и стали видны только бледные полумесяцы белков.
– Рамзес, – прошептала она. Ее грудь слабо колыхалась при дыхании.
Граф обернулся к Маленке. Тяжело опираясь на ее руку, он встал со стула и почувствовал, что темнокожую танцовщицу все еще трясет от страха. Он молча опустился на расшитые подушки и прислонил голову к круглой мягкой спинке плетеного кресла. Все это просто дурной сон, думал он. Но это был не сон. Он своими глазами видел, как это существо восстало из мертвых. Он видел, как оно убило Генри. Что же ему делать, господи?