Муранча
Шрифт:
Илья, нагнувшись над Инженером, взял связку ключей и, молча растолкав автоматчиков, протиснулся к решетке. На глазах у ошалелых сельмашевцев он вставил в замочную скважину первый попавшийся ключ из связки. Повезло: ключ подошел. Замок щелкнул. Помятая дрезиной решетка со скрипом отворилась.
— Быстро! — Илья мотнул головой орджоникидзевским.
Тех не пришлось упрашивать дважды. Толпившиеся у дрезины люди — всего около десятка человек — проскользнули на территорию Сельмаша.
Больше за решеткой не было никого.
— Закрывай! —
«Быстро очухался», — отстраненно подумал Илья.
И захлопнул решетку. Провернул ключ. Вот и все дела.
— Ты что это себе позволяешь?! — Инженер уже стоял перед ним, потирая оцарапанную скулу. — Ну-ка дай сюда!
Он вырвал из рук Ильи связку ключей. Глаза Инженера горели от едва сдерживаемой ярости. Сельмашевцы стояли вокруг плотной угрюмой стеной. Автоматчики держали на прицеле и Илью, и беженцев. Во взглядах хозяев станции читались страх и ненависть. Гремучая смесь вообще-то. Один только дядя Миша неодобрительно качал головой, глядя на соратников.
Орджоникидзевские сбились в кучку. Мужчины смотрели исподлобья. Женщины всхлипывали. Дети — действительно, среди беглецов были два ребенка — тихонько скулили.
— Надо было их в туннеле оставить, — процедил кто-то из сельмашевцев.
— Правильно! Надо было! — тут же сыскалась группа поддержки. — Сами запустили муранчу в метро — сами пусть бы и расхлебывали.
Илья невесело усмехнулся. Ну, вот и виноватые нашлись. Этак и до самосуда недалеко. Эх, люди-люди. А ведь прав был Тютя, когда проповеди о разобщенности толкал, ох как прав!
— Да не мы муранчу впустили! — не выдержав, заголосила какая-то грудастая орджоникидзевская баба. — Не мы!
— А кто же тогда?
Круг сельмашевцев угрожающе сжимался.
— Тютя! — с ненавистью выплюнула грудастая. — Тютя Приблажный!
Та-а-ак… Если это правда, тогда… Ну, тогда кое-что проясняется. Вот, оказывается, для чего на самом деле Тютя шел к орджоникидзевским. Чтобы кара небесная обрушилась в первую очередь на «гнездо порока», не желающее внимать душеспасительным проповедям.
И вот почему Приблажный был уверен в том, что муранча непременно прорвется в метро. И что произойдет это скоро. Да потому, что сам он собирался открыть ей путь. Тютя возомнил себя карающей Десницей!
Илья вздохнул. Кто бы мог подумать, что безобидный юродивый с тихим голосом и мягкой блаженной улыбкой на лице способен на такое?
— Тютя впустил! Тютя! — все не унималась грудастая тетка. — Будь он проклят, дебил несчастный!
Одно только непонятно: как Тюте удалось в одиночку разблокировать гермоворота? Пусть на Орджоникидзе ворота всего одни, а не двое, как на Сельмаше, но замки и там такие, что без ключей не отпереть. И сами ворота — массивные, широкие. Насколько знал Илья — самые большие
Может быть, проповедник как-то сумел уболтать часовых, и те позволили ему впустить муранчу на станцию? Вообще-то, в это не очень верилось.
— Ага, как же, рассказывай! — Сельмашевцы тоже тетке не поверили. — Тютя что же, вот так просто взял и открыл гермоворота?
— Тютя запоры взорвал, — угрюмо пробасил мужик, разбивший о решетку автомат.
«В принципе такое возможно», — подумал Илья. Если взорвать запоры гермоворот, от самих ворот проку уже не будет.
— Надо было лучше взрывчатку охранять! — Злость сельмашевцев от услышанной новости только возросла.
— Да у нас на станции взрывчатки никакой не было! — выкрикнул орджоникидзевский мужик. — Это он ее от вас, небось, притащил.
— Что?! Что ты сказал?!
— Что слышал!
— Хватит! — Крик Инженера перекрыл шум. — Ну-ка, тихо все!
Начальник Сельмаша вглядывался куда-то за решетку.
Тишина наступила мгновенно. И в тишине этой… Во-первых, стало ясно, что в туннеле уже не стреляют. А во-вторых… Во-вторых — звуки. До боли знакомые звуки доносились из темноты, с той стороны решетки.
Шорох невидимых тел. Шелест невидимых крыльев. Поскребывание и быстрый перестук невидимых лапок. Десятков тел, сотен крыльев, тысяч лапок…
И стрекот. Звонкий, холодный и бездушный, от которого душа норовит уйти в пятки.
— Чири-хи-чири-хи. Чири-хи-чири-хи…
Далекий пока еще, но вполне отчетливый и неотвратимо приближающийся.
Муранча шла по метро. Шла, летела, ползла сквозь непроглядный чернильный мрак…
Она заполняла собой туннель, как нечистоты заполняют канализационный сток.
Илья почувствовал, как волосы становятся дыбом. Странное и страшное чувство. Страшное и знакомое…
Время выкинуло диковинный фортель. Илья уже переживал нечто подобное. Только в тот, в прошлый раз эхо доносило из мрака другие звуки. Шлепки, чавканье и глухое «гуру-гуру» жабоголовых. Да, звуки были другие, но суть — та же. И тогда по метро шла смерть, и теперь идет она. Лишь в другом обличье. И с другой песней.
— Чири-хи-чири-хи. Чири-хи-чири-хи…
Так отчетливо и так близко муранчу они еще не слышали. Впрочем, теперь ее приходилось не только слышать. Обонять — тоже.
— Что за вонь? — пробормотал кто-то.
Из туннеля несло острым неприятным запахом. Запах становился все сильнее и резче.
Люди попятились от запертой решетки. Лучи светивших сквозь прутья фонарей нервно елозили по темноте, но пока там ничего видно не было. А потом…
Мрак вдруг словно обрел плоть и материализовался на границе тьмы и мечущегося по туннелю света. Глаз, не различая деталей, уловил лишь движение и…
Команда «Огонь!» вслух произнесена не была. Инженер вместе со всеми заворожено пялился в темноту и молчал.