Муравьиный лев
Шрифт:
— Приблизительно.
— Рисуйте. — Пташко подвинул к нему чистый бланк какой-то накладной и ручки. Клим начал набрасывать домик и сарай. Пунктиром нанес проводку сигнализации.
— Ага, ввод здесь?
— Да, там он подключается…
— Странно. Неподходящее место… А датчик?
— На двери сарая.
— Какой он из себя? Я имею в виду, какого типа?
— Обычный, какие ставят в магазинах на витринном стекле.
— Черте-что. Ведь он тут совсем ни к чему. Этот датчик работает от сотрясения, вы знаете. А у этой двери лифт — я ведь там сто раз бывал, она же хлопает от
— Вот здесь, под потолком передней. А тут, в комнате, эти голые концы, теперь, конечно же, отключенные.
— Еще бы. Это сделано на уровне кустаря-любителя. Отказываюсь считать, что Никандр хоть пальцем пошевельнул с этой чепухой.
— Но тогда кто же? И зачем?
— Вам интересно мое мнение? — Пташко прикрыл дверь.
— За этим и приехал, честно говоря.
— Это преступление. Лишь только Костя рассказал мне об этом, я тут же решил — не мог Никандр выполнить что-либо столь неряшливо — технически, я имею в виду. Сами знаете, в нашем деле бывает и спешка, бывают дела обыденные, неинтересные… Но — профессионал всегда профессионал, он не опускается до халтуры. Это, так сказать, внутренний принцип любого специалиста. А теперь, после ваших подробностей, я в этом убежден.
— Но…
— Зачем и кому, вы хотите сказать? Это вопрос. Тут я могу только строить догадки. — Пташко задумчиво вертел в руках какой-то болтик. — Дело в том, что у покойного Данилыча был, как бы это сформулировать, крайне широкий спектр знакомств. Автомобилисты, радиомастера, моделисты — наш брат, электротехники. Когда я жил в Загородном, насмотрелся у него на всяких. Главное, я не могу понять — как такой разносторонний человек мог якшаться со всякой… — видно было, что учитель удержался от крепкого эпитета, — словом, это меня всегда удивляло. Иной раз придешь к нему — а там сущий вертеп. Или это такая уж особенность холостяцкой жизни… Вот вы, Клим… так, кажется?
— Да, именно так.
— Вы женаты?
— Нет еще. Но эту особенность холостяцкой жизни узнал рано.
— То есть?
— Я ведь безотцовщина. После смерти матери рос вместе с сестренкой у тетки. Ей не до нас было, я рос, по сути, на улице. — Клим помолчал, немного удивляясь самому себе: обычно он не легко раскрывается, особенно с малознакомыми. — А улица эта находилась на Щепихе, так у нас район называется, самострой, теперь его сносят… Так вот, эта Щепиха обеспечивала город преступным элементом. Регулярно, будто комбинат какой. Причем, начиналось это с малых лет… Словом, меня не миновало — побывал в колонии… Хорошо, еще мал был, и на прекрасного человека попал. Воспитатель был у нас такой — Крынский, первый, кто мной всерьез занялся…
— Да-да… Рассказывайте, я слушаю, — табачного цвета, выцветшие глаза Пташко внимательно глядели на Клима сквозь очки.
— Да… — Ярчук вдруг решился. — Ладно, рассказывать, так уже все. Я ведь и сейчас… на условном.
Клим смотрел — ничто не изменилось в лице учителя.
— Можете не верить, но, с другой стороны, какой смысл мне вас обманывать. Так вот, дело было года два назад, я тогда уже работал на ГОКе и поступил на первый курс, на вечерний…
— Куда именно? — спросил Пташко.
— В университет,
Ярчук хрустнул пальцами.
— Тут я сглупил: побежал, начал прятаться… хотя, если со стороны посмотреть, что мне там было делать в полночь, с монтировкой в руке? Это при моем-то безупречном отрочестве…
— Но вы же спасали женщину!
— Какую женщину? Никого там не оказалось, кроме меня, все двери внутри были заперты и опечатаны. Словом, загудел я под фанфары.
— Странная история… И что же дальше?
— Получил пять и один уже почти отбыл, когда пришел пересмотр. Оказывается, когда еще шло предварительное, Крынский подключился к делу, с ГОКа дали мне хорошую аттестацию, это повлияло, а главное, условные… Невелика честь, но все-таки лучше.
Ярчук невесело улыбнулся. Теперь Пташко понял, почему его иной раз озадачивал взгляд гостя, жестковатый для двадцатитрехлетнего.
— Я вам верю, — просто сказал учитель. — А как у вас теперь с учебой?
— Восстановлен в списках. Осенью на занятия.
— Да, — Пташко снова выглянул в мастерскую. — Я думаю, что чем больше будет таких людей, как ваш Крынский, тем скорее мы придем к цели. Меня спрашивают иной раз — а что, есть еще люди, которые во что-то верят? Спрашивает не детвора, конечно, а люди, так сказать, умудренные опытом. Которые считают, что все имеет свой масштаб цен. И я отвечаю им — а во что же еще верить? В ворованные деньги, в тряпки, в импортные ваши стенки из прессованной трухи?
Он посмотрел на часы.
— Однако, мы с вами заговорились. Пора мне распускать своих фултонов, иначе весь материал переведут… Так что, если будут затруднения — вы знаете, как меня найти. А с этим делом — может, вы обратитесь в органы?
— Что уж теперь! Они свое сделали, так мне сказал участковый. Кроме того, не люблю, когда на меня косятся из-за моей анкеты. Понимаю, что есть основания, но не люблю.
— Хм… понятно. Все-таки я бы пошел. Дело тут нечисто.
— Я подумаю.
Ярчук пожал крепкую руку учителя и направился к выходу.
7. Проблема недвижимости
Формальности, формальности… Человек, не отягощенный частной собственностью, и не подозревает, каких трудностей он избежал. Ярчук, однажды, стоя в бесконечной колее просителей за какой-то очередной справкой, услышал историю одного военного, который решил отказаться от своего права наследования, нагнанный этой трясиной бюрократии. Ирония была в том, что для такого отказа потребовалась еще большая возня. Это удержало Клима от следования его примеру.