Муссон
Шрифт:
Дым и вспышка на миг ослепили аль-Ауфа, и за это короткое мгновение Том преодолел разделявшее их расстояние. Он видел, что пистолет двуствольный и что палец аль-Ауфа лег на второй курок. И знал, что дважды ему не повезет: вторая пуля убьет его.
Том ударил шпагой по вытянутой руке с пистолетом, и лезвие рассекло запястье аль-Ауфа.
Как бритва, разрубило оно пучок вен и артерий под смуглой кожей, и пистолет выпал из потерявших подвижность пальцев.
Он ударился о каменный пол рукоятью, раздался оглушительный грохот: это выстрелил второй ствол. Пуля
Том не ожидал от него такой стремительности. Серебряные пряди в волосах аль-Ауфа ввели его в заблуждение. Корсар был быстрым, как леопард, его рука — сильна, как у человека вдвое моложе. Пока Том приходил в себя после удара, аль-Ауф опустился на колено и рубанул ятаганом по лодыжкам. Это удар мог искалечить Тома. Отскочить он не успевал. Вместо этого он подпрыгнул, и кривое лезвие скользнуло под подошвами его сапог. Еще в прыжке Том ударил по темной голове араба, но аль-Ауф увернулся, как змея, прячущаяся под камнем. Он оставил на каменном полу лужу крови: его запястье все еще кровоточило. Том парировал его выпад и сам сделал ложный выпад в третьей позиции, но аль-Ауф предвидел это и нырнул под лезвие, целя в живот. Тому пришлось отпрыгнуть, и его удар не достиг цели.
Они кружили, глядя друг другу в глаза, пытаясь угадать замысел противника. Каждый пытался найти брешь в защите, и их клинки гремели, соударяясь.
Том поскользнулся в крови, и в то же мгновение аль-Ауф устремился на него, как стрела из самострела; низко пригнувшись, он попытался достать до бедра. Том отбил удар, но вынужден был отступить.
Теперь он понял противника. Тот проворен и ловок, возраст не сказался на силе его руки. Если они продолжат поединок, скажется превосходящий опыт аль-Ауфа.
Том понял: надо предложить противнику соревнование в силе.
Он покачнулся в сторону, играя с аль-Ауфом, предлагая брешь в защите, но когда тот принял вызов и снова попытался ударить снизу, Том остановил его клинок своим и зажал мертвой хваткой. Теперь они стояли почти грудь к груди, скрестив оружие на уровне глаз. Том вложил в свою хватку всю силу молодых широких плеч, и аль-Ауф отступил на шаг. Том чувствовал, как он теряет силы, они с каплями крови уходили из раненого левого запястья. Том надавил сильнее, но аль-Ауф был не так слаб, как старался казаться. Он отступил так быстро, что Том, не встретив сопротивления, качнулся вперед, и снова аль-Ауф пригнулся, нанося удар.
Тому следовало предвидеть это; он уже достаточно знал противника, чтобы защититься от удара снизу. Только чудом он с невероятной быстротой и кошачьей ловкостью отклонил нижнюю часть тела, и ятаган лишь зацепил его бедро. Лезвие разрезало штаны и слегка задело упругую мышцу ноги.
Но рана не была опасна, а аль-Ауф, проведя этот удар, уже очень устал. Он отчаянно пытался восстановить силы, а Том поднял шпагу и заставил противника вращать оружие. Два лезвия кружились, прижатые
Тому удалось навязать противнику соревнование в силе: аль-Ауф не смел отсоединиться. Чтобы сделать это, он должен был открыться, а он знал, что удар будет нанесен с быстротой молнии.
Это был классический изматывающий прием, которому Тома научил Аболи.
— Этим приемом твой отец убил Шредера, — рассказал Аболи, — а этот голландец был величайшим фехтовальщиком из тех, каких мне приходилось видеть. После твоего отца, конечно.
Том вложил в запястье всю силу, и аль-Ауф сделал шаг назад. Клинки продолжали вращаться, и на смуглом лбу, который теперь был покрыт глубокими морщинами от усилий, проступил пот и потек в глаза и на бороду. Том, торжествуя, чувствовал, что противник слабеет. Из его запястья по-прежнему шла кровь, и губы аль-Ауфа искривила гримаса отчаяния. В его глазах тоже было отчаяние — и смерть.
Неожиданно Том изменил наклон запястья, острие его шпаги сверкнуло в дюйме от глаз аль-Ауфа, и он разорвал соединение. Вопреки воле аль-Ауфа длинные смуглые пальцы пирата разжались, и рукоять ятагана выскользнула из них. Том своим клинком подхватил ятаган и поворотом запястья отбросил к дальней стене, где тот со звоном упал на пол.
Аль-Ауф хотел увернуться и броситься к выходу, но Том прижал острие шпаги к его горлу под бородой и, несильно нажимая, заставил противника отступить к стене. Том тяжело дышал, и потребовалось время, чтобы он смог заговорить.
— Ты можешь сделать только одно, чтобы спасти свою жизнь, — сказал он, тяжело дыша.
Аль-Ауф сощурился, услышав, что неверный бегло говорит на его языке.
— Отдай мне франкского мальчика, которого ты здесь держишь.
Аль-Ауф смотрел на него. Раненую руку он прижал к груди и, пытаясь унять кровь, зажимал рану другой рукой.
— Отвечай, — сказал Том и сильнее надавил на его горло. — Отвечай, отродье дохлой свиньи. Отдай мальчика, и я сохраню тебе жизнь.
Араб поморщился от укола.
— Я не знаю, о каком мальчике ты говоришь.
— Хорошо знаешь. У него рыжие волосы.
Губы аль-Ауфа изогнулись в насмешливой улыбке.
— Зачем тебе аль-Амхара, Рыжий? — спросил он, и в его глазах блеснула ненависть.
— Аль-Амхара мой брат.
— Ты опоздал, — усмехнулся аль-Ауф. — Твой брат там, где ты никогда его не найдешь.
Том почувствовал, что невидимая стальная петля сжимает его грудь. Ему стало трудно дышать. Дориан умер!
— Ты лжешь. — В отчаянии он с трудом подбирал арабские слова. — Я знаю, он здесь. Я видел его собственными глазами. И я его найду.
— Ищи сколько хочешь. На острове его нет.
Аль-Ауф теперь смеялся, болезненно и хрипло.
Том оборвал этот смех, сильнее прижав острие к горлу аль-Ауфа.
Он смотрел в темные глаза араба, и ураган беспорядочных мыслей проносился у него в сознании.
— Нет. — Он не хотел верить. — Ты спрятал моего брата здесь. Ты лжешь.