Муза художника
Шрифт:
— Он отдал письмо, — понизив голос, произнес Питер. — Ты сделала это — ты заставила его передумать!
Фрейя развернула записку от Холдена и вслух прочитала:
Дорогая мисс Мур!
После Вашего сегодняшнего визита я считаю нужным ответить на Ваши слова о том, что будущее во многом зависит от материалов, которые помогут разобраться в прошлом. Если мы представим себе историю как анфиладу комнат, то, вероятно, картины — это окна, выходящие в комнаты, куда можно заглянуть, но больше нельзя войти. Я изучал творчество Виктора Рииса много лет. Большинство дверей на его картинах открыты или полуоткрыты и все же (как и его непрозрачные окна) утаивают то, что находится за ними.
Сегодня Вы восстановили мое доверие к Йону Алстеду, и я неожиданно был тронут этим подарком. Вы открыли мне, что предательство, которое я столько лет приписывал ему, в действительности
В этом письме я не стану подробно описывать тяжелые испытания, которым подвергся по воле румынского правительства, прежде чему меня появилась возможность уехать. Вероятно, достаточно будет сказать, что в самые сложные времена именно образ Йона Алстеда, произносящего слова непоколебимой уверенности, который самопроизвольно появлялся в моем сознании, поддерживал меня, пока худшее не миновало. На протяжении многих лет, не обладая какими-либо точными сведениями относительно причин его предательства, я убеждал себя в том, что не имело значения, был ли этот образ правильным, поскольку, ложный или истинный, он служил цели. Судя по тому облегчению, которое я испытал, услышав Ваше объяснение, теперь мне кажется: когда у одного человека есть основания для веры в честность и преданность другого, это действительно меняет мир к лучшему.
Как ученый, я сожалею о том, что должным образом не указал авторства тех мест моего исследования, которые были взяты непосредственно из дневника миссис Риис. Я надеюсь, Вы поймете — страх из-за возможного обнаружения связи моей биографии с Румынией сыграл не последнюю роль в этом решении. Я удостоверюсь, чтобы в любых последующих переизданиях моей работы на дневник были сделаны надлежащие ссылки.
В заключение я считаю необходимым ответить взаимностью на Вашу честность и отдаю в Ваши руки письмо, которое Вы искали. Вы были правы. Я перехватил его и помешал Алстедам узнать часть истории происхождения их картин. Мне жаль Вас разочаровывать, но Вам станет ясно, что письмо не представляет никакой ценности ни для румынского «шпиона», ни для исследователя, жаждущего глубже понять творчество Рииса. Это простая записка, сопровождающая дневник, и только сам дневник, как оказалось, содержит идеи и факты, пригодившиеся для моего исследования. (Мимоходом я хотел бы заметить, что мисс ван Дорен производит впечатление благовоспитанной девушки, и я никогда не понимал, почему она выдавала себя за цыганку. В моей стране это презираемые люди.) Письмо хранилось в моем архиве все эти годы только потому, что я не в силах уничтожить любой клочок истории. Как бы то ни было, ее письмо — это мой Вам подарок. Я благодарен Вам, ведь Вы восстановили мою веру в дипломата, который рисковал своей карьерой, чтобы помочь другому человеку изменить жизнь.
Искренне Ваш,
СИНАЯ, РУМЫНИЯ, ЛЕТО 1985 ГОДА
Йон проверяет, на месте ли руки и ноги. В ночной тьме он ощущает, как в шею ему впиваются сучковатые ветки. Его предплечья ободраны до крови; подвернутая правая лодыжка пульсирует от боли. Вот так, наверное, чувствует себя зверь, попавший в ловушку — яму, замаскированную под твердую почву.
Йон предпринимает попытку согнуться и перевернуться на бок, обнаруживая этим движением новые болевые узлы. Яма больше похожа на траншею, усыпанную прошлогодней листвой и ветвями. Когда он протягивает руку, чувствуя, как жжет кожу на ладони, его пальцы нащупывают что-то похожее на отформованный бетон, за которым следует какое-то волокнистое пространство, возможно дерево. Когда он шевелится, листья под ним шуршат. Йон замирает, и из леса до него доносится слабый хруст. Ему трудно сказать, издают его ночные животные или просто ветки трутся друг о друга на ветру. Посол старается восстановить в памяти, что произошло.
Пытаться вылезти кажется бессмысленным. Земляные стены, возвышающиеся вокруг, не слишком высоки, но накренены круто, и он не знает, в какую сторону идти, даже если ему удастся выбраться и захочется вернуться домой. Проще остаться здесь, среди листьев, которые к этому времени уже хорошенько улеглись у него под спиной и по бокам тела. Йон разжимает кулак, в котором все это время держал пустой пакет из-под вишен. Он из последних сил приподнимается на локтях и подкладывает смятый пакет под голову, которая тут же поворачивается набок и укладывается на отдых. На слое оберточной бумаги
Йон пробуждается от запаха хвои и прохлады росы. Влага пропитала его бумажную подушку, кожу головы и листья вокруг, словно бы для того, чтобы вызвать в нем воспоминания о тех студенческих днях, когда он совершал пешие прогулки с рюкзаком. Посол садится и оглядывается по сторонам. Влажные и жесткие рукава облепляют его руки. Солнце еще не взошло, но небо светлое. Когда Йон понимает, где находится, его грудь начинает сотрясаться от некоего подобия смеха. Он только что провел ночь в санно-бобслейной трассе румынской олимпийской сборной. Однако веселье обрывается, как только на него наваливаются воспоминания о прошлой ночи.
Посол вскарабкивается и становится у края желоба. Боль расползается от правого колена вверх по бедру и вниз по голени. Он поворачивает голову и вытягивает шею, пытаясь разглядеть, где начинается трасса, но ему это не удается: слишком далеко от вершины холма. Тогда он смотрит вниз, чтобы установить, где ее финиш. Тот оказывается видимым. Йон представляет себе эту трассу зимой, покрытую снегом и льдом: морозный воздух пропитан тревожным трепетом; скорости выше, чем у ураганных ветров; острота металлических санок; яркие обтекаемые костюмы; ощущение риска…
Спускаясь по дорожке, он прилагает усилия, чтобы идти нормальной походкой, не желая хромать или щадить травмированное колено. Пара морских пехотинцев в шортах и футболках, чьи движения идеально синхронизированы, бегут по направлению к нему. Держа курс в лес, откуда Йон неуклюже выходит, погруженный в свои мысли, они слегка кивают ему в знак приветствия. Если, как он ожидает, жена и друзья выкажут удивление его ночным отсутствием, Йон просто вкратце расскажет им о произошедшем. Он пошел прогуляться, упал и подумал, что лучше не шевелиться, пока он не отдохнет и не сможет вернуться домой при свете дня. Такая история кажется правдоподобной и убедительной. Она будет понятна даже для Фрейи. Йон чувствует, как его собственная голова кивает в знак согласия, пока сам он толкает парадную дверь коттеджа, которая в ответ с готовностью распахивается перед ним.
В доме тихо. Вирджилия моет посуду. Кажется, все еще спят. Проходя мимо двери кухни, Йон на приближенном к румынскому языке произносит обыденное приветствие, какое сказал бы человек, вернувшийся с ранней утренней прогулки. Затем спешит в ванную комнату, чтобы смыть следы падения и сна под открытым небом. Вытирая волосы и лицо полотенцем, Йон слышит жалобный воркочущий звук и сразу догадывается, что это Фрейя спускается по лестнице. Лицо девочки сморщено в гримасе. Одну руку она держит перед собой, с пальцами, сложенными как клешня, вторую же прижала ко рту, из которого сочится кровь. Йон бросает полотенце, хватает пригоршню салфеток и в мгновение ока оказывается на коленях у подножия лестницы.
Фрейя размахивает в воздухе маленьким зубом, на который он безответственно не обращает внимания.
— Ммм… о-о-ох… — бормочет малышка.
Ее глаза зажмурены, и Йон даже не уверен, знает ли девочка, что это он. Стоя перед ней на коленях и обнимая ее маленькие, обтянутые мягкой фланелью плечи, он показывает Фрейе, как прижать салфетку к десне, чтобы та перестала кровоточить. Только после этого Йон хорошенько любуется зубом. Он преждевременно приступает к поздравлениям — мол, теперь она большая девочка, у нее выпал зуб! — но вдруг понимает, что Фрейя смотрит на него с недоумением, которое предназначает для взрослых, выбравших неверный тон.
— Папы нет, чтобы вставить его обратно!
Она снова начинает плакать, уткнувшись своим горячим лбом в его руку. Итак, откладывая вопрос о том, где могут быть Маргарет с Логаном, если они не спят в своей комнате, Йон пытается принять тот новый факт, что, по всей вероятности, на него свалилась задача сообщить ребенку новости: выпавшие молочные зубы обратно не возвращаются. Он со страдальческим раздражением думает о том, как родители могли не открыть ей эту горькую правду жизни заранее.
— Йон, ты здесь! — доносится с верхней площадки лестницы голос Софии.
Йон с Фрейей поднимают головы. Даже в этой сельской глуши София выглядит элегантно. Кашемировый свитер со строгими брюками дополняют простые жемчужные серьги и тонкое золотое ожерелье.
— Я отправила Маргарет с Логаном на поиски. Ты не встретил их по пути? Я подумала, что-то случилось. Сначала они не хотели идти; настаивали на том, что все в порядке. Они слышали, как ты вернулся вчера ночью, и предположили, что ты решил поспать на диване, чтобы не будить меня, но потом оказалось, что тебя нет… ты снова ушел рано утром? На прогулку? Они считают, все было так.