Музей богов
Шрифт:
— O'кей, Гугл. Где я? — В этот момент трамвай остановился, и сделалось относительно тихо. Парень, ловя момент, снова вопросил у своего умного устройства:
— O'кей, Гугл. Где я? — на что одна из бабок громко вскричала на весь вагон:
— Да в трамвае ты, чудило! А Гулю свою на остановке, наверное, забыл…
Мы с Машей громко засмеялись, заржал кто-то еще, но многие пассажиры, похоже, так ничего и не поняли, и не оценили происходящее. Видимо, современные возможности управления гаджетами посредством голосовых команд еще трудны старшему поколению. Помню, когда устанавливал эту опцию на свой собственный телефон, то пришлось изрядно повозился. Потом, правда, выяснилось, что для активации приложения необходимо нажать значок микрофона в специальном
— Вот, — сквозь смех сказала Маша, когда трамвай уже тронулся, — а еще уверяют, что анекдоты придумывать трудно. Достаточно внимательно по сторонам смотреть, да хорошую память иметь.
— Ну, это бывает, — признал я. — Вон, прошлым летом в Москве. Иду себе по переходу под Ленинским проспектом, что у площади Гагарина. Иду, никого не трогаю. Вижу — сидит у стеночки симпатичная такая девушка со стаканчиком. Одета хорошо, но без особого шика. Футболка, рваные джинсы, кроссовки. Ну, мало ли по какой причине человеку приходится побираться? Может, ситуация трудная, не у кого помощи попросить. Всякое бывает. Что-то жалко так ее стало, ссыпал ей туда горсть монет. Все, что было тогда в карманах. А она странно так на меня взглянула и через секунду выдала: «Вообще-то я кофе пью, сука!» Эту историю я потом записал на «Вконтакте» в группу «анекдоты ру», и никто теперь не верит, что у этого анекдота я автор. Обидно даже.
Маша ничего не ответила, просто хмыкнула.
Потом мы проехали еще, немного прошли пешком, и, в конце концов, притопали. Вот он. Старый дом на Петроградке. Пока добирались до места, Маша рассказала интересную историю этого здания. Дом этот, с двумя башнями по углам, был признан особо охраняемым памятником архитектуры федерального значения. Трудно (но можно!) представить себе петербуржца, который не слышал бы об этом похожем на з'aмок доме. Не обращал бы внимания на семиэтажную громаду, фасад которой смотрит на площадь, названную в честь известного писателя — Льва Толстого, а боковые стороны протянулись вдоль Большого проспекта и улицы имени того же писателя. У интересующего нас здания судьба сложилась непросто, и многократно кем-то уже была рассказана. Более ста лет данный дом украшал центральную площадь Петроградской стороны на пересечении главных ее магистралей. Дом завершал примечательный, хоть и недолгий, «век петербургского модерна» и являл собой архитектурную доминанту этой части Питера. Его, дома, известность выходила далеко за пределы Северной Столицы — без фотографий «Дома с двумя башнями» не обходился ни один сколько-нибудь серьезный труд и ни одно хорошее учебное пособие по истории архитектуры двадцатого века. Не случайно изображение этого удивительного дома было одним из неофициальных символов Города-на-Неве.
Лет несколько назад дом горел, и его тушили. Хорошо тушили, качественно. Скрупулезно пролили водой с крыши до самого основания. Главный ущерб нанес не столько пожар, сколько эта самая тщательная проливка. О последствиях много чего потом писали, говорили, просили, умоляли и спорили. Еще было немало решений, всевозможных разговоров и статей в прессе. А после начались проверки и комиссии. Они поднимались пешком, проходили мимо неработающего лифта, заглядывали почти в каждое помещение, и везде происходило одно и то же. Ахи, охи и неискренние сочувствия пострадавшим жильцам. За тем дело и кончалось. Актов о повреждениях и утратах, нанесенных огнем и водою, составлено было великое множество, но никаких реальных последствий та деятельность не возымела. По словам Маши, еще в августе 2009 года «Новая Газета» писала о пожаре. Потом, уже позже, в интернете я нашел этот текст. Статья называлась претенциозно: «Дом, не прошедший огонь и воду». И подзаголовок: «Федеральный памятник петербургского зодчества уничтожили пожар и равнодушие чиновников».
Это случилось вечером 29 мая, накануне тех двух последних весенних дней, в которые Петербург готовился отметить очередной ежегодный праздник Дня города. Пожар возник неожиданно в одном из мансардных помещений, выходящих на Большой проспект. Здесь располагались мастерские художников вперемежку с жилыми помещениями. По сигналу для ликвидации пожара прибыли 30 расчетов. С крыши дома на землю были спущены два гигантских шланга, через которые к очагу пожара подавалась вода из близлежащей речки Карповки. Воды было пролито много, очень много — была опасность, что новые очаги пожара могут появиться в массивных деревянных конструкциях, которые составляли скелет дома, ни разу не подвергавшегося капитальному ремонту. Движение транспорта по прилегающим проспектам и улицам было перекрыто, из квартир были срочно эвакуированы находившиеся там жильцы, по тротуарам вокруг площади Льва Толстого стояли огромные толпы людей, а в центре площади развернул свою работу оперативный штаб, решавший вопросы охраны огромного здания и размещения его жильцов.
Похоже, что по прошествии всех тех лет, ремонт так и не закончился. Дом почти отселили, восстановление пребывало в перманентном процессе. Нет, снаружи все выглядело вполне прилично и даже красиво. Почти как раньше. На первом этаже весело сверкал витринами частный театр имени известного советского актера, а с другой стороны — ресторан с театральным названием, зато наверху и внутри… Там оказалось не только темно, но и вообще жутковато как-то. Еще тогда, во время пожара, каким-то чудом не пострадала мастерская Маши. Никто ее не залил, двери не проломил, не разворовал и не разграбил.
— Это потому, — гордо объясняла Мария, когда мы уже подходили к дому, — что я все стены, потолки и пол загерметизировала, огнеупорно пропитала и специальным материалом отделала. Там всякую весну и при каждом ливне протекала крыша, вот я и упросила папульку с мамулькой разориться на качественную гидроизоляцию. Это они мне с этой мастерской помогли.
Театр работал, ресторан — тоже, но все прочие двери дома оказались заперты крепко-накрепко, а ажурные ворота так и вовсе выглядели неприступными. Дом смотрел на нас своими слепыми серыми окнами и, похоже, не очень-то желал пускать в собственное нутро. Оживленно разговаривая, мы подошли к хорошо забранной решеткой арке во двор.
— И как, интересно, туда попадем? — спросил я, когда Маша уже трогала решетку.
— Очень просто. Ножками. Как люди ходят.
С этими словами она набрала какой-то код на имевшемся на решетке кодовом замке, тот щелкнул, и неприступная с виду калитка открылась. Сейчас весь европейский лоск с моей бывшей подруги временно слетел, и это снова стала прежняя Маша. Склонная к авантюрам безбашенная петербурженка, что могла красить волосы синей краской, носить разноцветные кеды, расписные легинсы и всю ночь напролет отплясывать джигу в каком-нибудь сомнительном полуподвальном клубе.
— Как это ты так? — удивился я.
— А вот так. Уметь надо. Тут годами ничего не меняется, я же говорила, что здесь вход есть. Давай быстрее, нечего нам отсвечивать.
У Марии в руках вдруг оказался мощный фонарь, какими пользуются автолюбители. Мы сразу стали похожи на двух жуликов, решивших под покровом ночи похитить чье-нибудь имущество.
— Вечно у них что-то перегорает, темно на лестнице, как в жопе у негра, вот фонарь и взяла, — будто оправдываясь, зачем-то пояснила моя спутница.
Тем временем по темным и затейливым лестницам мы поднялись на последний этаж и остановились перед массивной железной дверью. Маша взяла из моих рук ключ и долго ковырялась в замке. Сейфовый замок в двери потребовал особых усилий. Мария вначале повернула ключ слегка вправо, потом — немного влево, чуть сдвинула на себя, нашла нужное положение и снова повторила эти действия. Так продолжалось неоднократно. Послышались тихие нецензурные ругательства вперемешку с междометиями и тяжелыми вдохами. Наконец, замок сдался, и дверь с противным скрипом открылась.