Музей богов
Шрифт:
— Ну, слава богам. Вот про это я и говорила, что один ты тут не справишься, привычку надо иметь. Старая дверь, старый зам'oк, да еще и с причудами разными. Ему уже четверть века, наверное, а может и больше. Он всегда плохо открывался. Давай, заходи. Давно никого сюда не приводила, да и сама черт знает когда была.
Как только мы ввалились, Маша сразу же заперла упрямую внешнюю дверь на массивный стальной засов и включила свой яркий фонарь.
— Входную дверь, — словно извинялась моя подруга, — всегда запертой надо держать, а то мало ли что. Придет кто-нибудь. Тут иногда такая разная сволочь шляется, что ой. На, держи ключ, пусть у тебя будет. Спокойнее так.
Я не стал спрашивать, почему спокойней, и начал осматриваться и принюхиваться. Луч света от мощного фонаря выхватывал разные
— О, мои подрамнички! — вдруг громко обрадовалась Маша. — Знаешь, сколько такие новые сейчас стоят?
— Сюда что, никто и не входил после твоего отъезда?
— Похоже на то. Что, страшно?
Мне было не столько страшно, сколько любопытно.
— Да, ты прав, — после некоторого раздумья продолжила Маша. — Скорее всего, никто сюда не… странно, да? Я думала, тут давно растащили, разворовали все, а помещение кому-нибудь перепродали. Это, конечно, моя частная неприкосновенная собственность, но я же давным-давно не плач'y налог за эту недвижимость. Приватизировала давно, много лет назад стала собственницей, но не владелицей.
— Это как это?
— А вот так это. Владелец именуется Комитетом администрации города по управлению государственным имуществом, если ничего не путаю. Мои же влияния на судьбы и характеры пользований этим помещением ничтожны — ограничиваются пределами принадлежащей мне площади, причем без права перепланировки.
— Ты же тогда почти без денег сидела, я же помню.
— Сидела. И что с того? Не знаю, как теперь, но тогда на приватизацию много тратиться не приходилось. Главное — прописка. А я здесь прописалась, хоть это и не вполне законно. Помещение считалось нежилым, и пришлось повозиться, дабы перевести комнаты в жилой фонд. Все же знали, что эти помещения сдают художникам под мастерские. Вот тут мне снова папулька с мамулькой помогли, боюсь, не обошлось без коррупционных составляющих. У них в администрации города толстая волосатая «лапа» тогда имелась.
— Теперь уже не имеется?
— Нет. Администрация сменилась, и «лапу» выперли на пенсию… кажется. Короче! Я тогда даже жила тут некоторое время, встречалась с одним парнем. Знаешь, как мы познакомились? Очень прикольно. Пришла в поликлинику на прием, сижу в очереди, жду. Тут появляется он. Симпатичный такой, ну прям о-очень симпатичный. «Гей», — подумала я. А так как мне с такими личностями встречаться не выдавалось возможности, я решила не упускать шанс. Сижу, гляжу на него во все глаза, так он стал замечать пристальное внимание, а я сделала вид, что задумалась. Он успокоился, после чего история повторилась. Он, бедный, уж и не знал, куда себя деть. Весь испроверялся, решил, что ширинка расстегнута. Потом, правда, начал так же пристально меня разглядывать. Ну, закончилось тем, что никакой он не гей оказался, а очень даже гетеро, а еще потом стал мой. Спросил как-то утром, почему так смотрела на него тогда? Соврала, что судьбу почувствовала. Правду признать боялась, обидится еще. Мы полгода встречались в этой моей мастерской.
— Так почему же расстались? — спросил я, а сам с удивлением заметил, что слушаю об интимных делах своей бывшей подруги без всякого раздражения. Спокойно и без тени ревности. Ну, да все верно. То, что было, уже прошло. Сама она рассказывала мне все эти личные подробности легко и абсолютно свободно, как близкой подружке или анонимному френду из социальной сети.
— Не расстались, а поженились, — пояснила Маша. — Это был мой бывший, если ты еще не понял. Потом он стал вести себя по-свински, работать не хотел, сидел на моей шее. Прошло полгода, работу он так и не нашел, и я объявила ему ультиматум — либо идет работать куда угодно и кем угодно, либо я от него ухожу. А позже мы уже официально развелись, как ты уже знаешь. Совместная жизнь — это или развитие, или деградация. Обоих. Если один идёт вперед, а другой топчется на месте, то люди расходятся. Закон жизни. Теперь он со своей новой бабой в Финке живет… Или уже не живет, не знаю даже, не суть. А я перебралась на ту дачу в Шувалово, а потом уже к тебе. Но это, как говорится, совсем другая история. Короче, в этой двухкомнатной мастерской я прожила примерно с год. У меня еще комната оставалась в коммуналке на Кондратьевском, но там вечно пьяный сосед, теснота жуткая и бытовая неустроенность.
Действительно, в мастерской вполне можно было бы жить. Там даже наличествовал крохотный санузел с железной раковиной и унитазом. Маша открыла скрипучий сухой кран, который не проявил никаких признаков жизни.
— Ну, точно! Так и знала, что воды нет. Наверное, после пожара отключили… Скорее всего, трубы где-нибудь перерезаны…
— Зачем? — не понял я. Идея перепиливать тубы показалась мне дикой.
— Боялись затопления, видать. Это часто так делают, когда помещение по какой-либо причине вскрывать нельзя, — подводящие трубы спиливают, если они никуда больше не ведут. Последний этаж. Еще электричество отключить могли… чтобы проводка случайно не загорелась.
Маша щелкнула выключателем, и под потолком на витом старомодном проводе ярко засияла огромной величины лампа накаливания. Чуть ли не литр объемом. Она была похожа на круглую химическую колбу с длинным горлышком.
— Ого! — удивился я. — Неслабая такая лампочка.
— Ага! Очень даже сильная, от прожектора. Две тысячи ватт. Сейчас таких давно уже не делают. Там даже широкий патрон из особой жаростойкой керамики. Смотри, а вон мой тубус с картинами под спальным местом лежит. Даже кисти сохранились, и растворитель не испарился!
С этими восклицаниями Маша подошла к здоровенной цилиндрической склянке с жидкостью неопределенного цвета, где мокли несколько кистей, и зачем-то стала ее откупоривать. Притертая крышка присохла и не поддавалась. Маша поднажала.
— Осторожнее! — заорал я, но, как пишут в авантюрных романах, было уже поздно.
Вдруг стекло резко хрустнуло, склянка треснула, вверх и вбок брызнула жидкость с резким химическим запахом. Брызги растворителя разлетелись в разные стороны, но основная масса потекла на пол. Часть попала на лампу, на патрон и на витой провод. Лампа взорвалась, растворитель сразу же вспыхнул, и огонь весело побежал по проводу вверх. Как-то неожиданно и сразу пламя заструилось по стенам. Полыхнул халат на коряге. Занялось пламенем пыльное барахло вдоль стен. Загорелись занавески. Огонь распространялся удивительно быстро, если бы не видел сам, ни за что бы не поверил. Мы дружно отскочили от опасной лужи на полу и инстинктивно бросились к выходу. Но тут Мария остановилась. До картин мы так и не добрались — и между нами и остальной комнатой оказалась полыхающая лужа растворителя, в комнате вовсю бушевала огненная стена. Тушить было нечем.
— Валим быстро, — сказал я, потянув свою подругу к выходу.
Я выпихнул Машу на лестничную площадку, захлопнул дверь и запер ее. Художница выхватила из моих рук ключ и стала пытаться отпереть замок. Тот, к счастью, опять заело. Видимо, упрямился лишь при открывании. Мария нервничала, и от этого никак не могла сладить с ключом.
— С ума сошла? Вниз давай!
— Там картины мои!
— От них не осталось уже ничего! — что есть мочи орал я. — Сгоришь! Бегом на улицу!
— Ты не понимаешь! Они в стальном тубусе! Уцелеть могли!