Музей заброшенных секретов
Шрифт:
— В виде отдельно взятого поцелуя? Слушай, может, ты меня вообще к себе секретаршей возьмешь? Я по крайней мере тебя не обворую…
— Хоть сегодня. Если ты и вправду согласна.
— Ты что, серьезно?
— Абсолютно. Разве это не был бы лучший выход?
— Я же совсем не разбираюсь в антиквариате, Адюша…
— А я тебя подучу. Без проблем. И на искусствоведческий не придется поступать.
— Вижу, ты уже начинаешь на мне экономить…
— Я буду для тебя золотым шефом! Вот увидишь.
— М-да, таких предложений ты мне
— Ага, оценила наконец серьезность моих намерений? — Он улыбается, но в ответ улыбки не получает. — Знаешь, кстати, как Юлечка его окрутила? Это он мне уже напоследок признался, когда мы с ним выходили покурить, — она, оказывается, с самого начала выдавала ему себя за владелицу! Что это якобы ее салон — крутой бизнесвуменши, которую преследует бывший муж, маньяк-алкоголик. То есть я.
— Я всегда подозревала, что она аферистка.
— Ну не до такой же степени… А я все удивлялся, почему это дядька пропал, и как же она, с ее-то бультерьерской хваткой, дала ему ускользнуть! Сперва позвонила мне, что вот такой-де алмаз в кожухе к нам прибился, — я, конечно, завизжал, как резаный хряк, что уже выезжаю, держи его, — а пока примчал, дядька-то уже тю-тю! Она мне наплела, что он на автобус опаздывал. А сама с тех пор все время вела его за моей спиной.
— А зачем же тебе звонила?
— Проверить, видно, хотела, стоит ли овчинка выделки. Тот ли это момент, когда ей пора начинать свою собственную игру. А я ей на радостях и вывалил, что, мол, такой прухи у нас еще не бывало… Что, между прочим, чистая правда, — часы с кукушкой у дядьки, оказывается, тоже были от отца, тоже трофейные — шварцвальдские! Это самая лучшая фирма, с восемнадцатого века еще. Из того Шварцвальда, из Германии, те кукушки и пошли, это уже потом их стали называть «швейцарскими» — когда корпус начали делать домиком, в виде шале…
— Осторожно, смотри — он мигает!
— Вижу… Ну давай уже поворачивай, человече, заснул, что ли! — Адриан сигналит серой «мазде» впереди. — А дядька, когда решил продать часы, просто пошел расспрашивать по всем антикварным салонам подряд, где больше заплатят. Вот так и попался моей Юлечке.
— Ну один другого стоит. Два сапога пара.
— Вот именно.
— А адрес дочки у тебя?
— Ага. И номер я в базу забил, дядька ей при мне позвонил. На Березняках она живет, бульвар Давыдова. Русланой звать. Я думал, будет какая-нибудь Лолита или Анджела…
— Ну Руслана тоже недалеко ушла… А Давыдов — это, кстати, тот киевский градоначальник, который руководил ликвидацией Бабьего Яра.
— Шутишь?
— Нисколько. Так с советских времен улицу и не переименовали.
— Ни фига себе. Так это при нем на Куренёвке дамбу прорвало?
— При нем, при нем… Проект-то, разумеется, был московский, он — только исполнитель… За что и удостоился. Вот так-то, Адя.
— Я вот думаю — кто-нибудь когда-нибудь возьмется произвести уборку в этой стране?
— Такие дела, ано трудно, ано трудно, как говорит
— А бабушка Лина говорила — глаза страшат, а руки делают… Я ему, кстати, вчера звонил. Папе. Он тебе привет передавал.
— Спасибо.
— Он тебе для фильма продолжает материал собирать. Тоже кое-что интересное нарыл. Я ему уж не стал говорить, что фильма не будет…
— Фильм будет, Адя.
Он бросает на нее короткий взгляд искоса.
— Будет, — повторяет Дарина с такой непоколебимой уверенностью древних прорицательниц в голосе, что его поскребывает холодком. — Теперь я в этом уже ни капельки не сомневаюсь.
Адриан молчит. Следит за дорогой.
— Ты еще не понял, да? — говорит она мягко, как ребенку.
— Что именно?
— Помнишь запись моего с Владой интервью? Ну того, в Пассаже, что тебе потом снилось, только с Гелей в главной роли?
— Не очень хорошо. А что?
— Влада мне тогда картину пообещала подарить. Из этого самого цикла — «Секреты». Сказала, придешь и выберешь себе.
— А потом погибла. А ты не успела прийти и выбрать. Я понимаю, Лялюша, как тебе горько, что нет у тебя ничего на память из ее вещей. Фото или видео — это совсем иное, чем то, что сделано руками самого человека, это я очень хорошо понимаю…
— Ничего ты не понимаешь. Как раз выбрать я успела.
Он снова взглядывает на нее. Эта женщина никогда не перестанет его удивлять.
— Я выбрала именно эту работу, Адя. Вот эту, что мы у них забрали.
— Не может быть.
— Ее самую. Только тогда она была, конечно, целая, не порезанная.
— Ты уверена? Может, это тебе теперь так задним числом кажется?
— Нет, не кажется. Я ее сразу узнала, с первой минуты. Это от нее подарок, от Влады. Это она меня сюда привела. На то место, где ее «Секрет» был спрятан. О той подаренной картине, кроме нас с ней, никто больше не знал.
— Черт-те что…
— Да нет, все просто. Она очень аккуратная была девочка. Знаешь, из тех, кто всегда убирает за собой — и не любит иметь долгов. Я думаю, она закрывает свои земные счета. Выполняет обязательства, которые когда-то на себя взяла. Очевидно, без этого она не может уйти. Я имею в виду, совсем уйти. Понимаешь?
— Ага… Похоже, это не только с ней так.
— Да, у меня тоже это кладбище тридцать третьего из головы не выходит…
— Дорога через братскую могилу, н-да…
— Ну таких братских могил по этой стороне Збруча — в каждом селе… Только что не через каждую машины ездят, слава богу.
— С черепом кислотная история.
— Знаешь, что я подумала, когда она рассказывала? Череповище — это же Голгофа по-древнееврейски!
— Лялюш. Мой Лялюш.
— Что?
— Ничего. Слушай, иди ко мне в секретарши, а?
— И будем вдвоем скупать у наследников «воинов-освободителей» трофейные часы, а потом перепродавать их новым мародерам?
— Нет, ответ неправильный. Попробуй еще раз.