Муж напрокат
Шрифт:
Он трогается с места, не обращая внимания на то, что бабы всё ещё виснут на дверях.
— Эй, ты куда едешь, пижон?! Мы ещё и отбежать не успели!
— Хамло городское! Думаете, комиссия поверит, что у вас брак настоящий? Да он вчера приехал к тебе, свидетелей море, вся наша округа знает! С неба свалился! Красивый, богатый! Небось мужик по вызову или работник половой сферы.
И снова хохот. Меня аж трясёт от этой неприятной картины. В ушах звенит. Я же сама Максима не знаю и не верю ему, и люди поймут, что мы через три дня поженились.
— Видимо, хорошо умеет с варениками обращаться,
— Деревенские дуры, — констатирует Максим, выворачивая со стоянки.
Какое-то время едем молча. Меня аж трясет. Сколько гадостей наговорили.
— Они правы. Никто не поверит. Я сразу говорила, ты не подходишь. Сразу поймут, что мы всё это разыгрываем.
Я впадаю в лёгкую истерику, заламываю руки. Отворачиваюсь к окну.
— Эй, — хрипло смеётся Максим. — Ты чего? Разве ты прикидываешься, когда мы делаем вот так?
Он снова паркуется и, полностью остановив машину, опять отстёгивает ремень. Развернувшись ко мне, тянет пальцами за подбородок. Шершавые мужские руки настойчиво и даже грубо касаются губ, раскрывая их. И страх немного отпускает.
Максим резко дёргает меня на себя и впивается в рот жадным огненным поцелуем. Задохнувшись, я чувствую жар во всём теле. Низ живота обдаёт кипятком. Я отвечаю ему, целую остро, как обалдевшая.
Макс делает резкий глоток воздуха:
— Непохоже, что ты притворяешься, Ксюшенька, совсем не похоже.
Глава 23
Полдня мы катаемся по инстанциям. Почти все, с кем приходится общаться и вести дела, обвиняют меня в том, что случилось. Они утверждают, что я неаккуратно обращалась с огнем, не следила за пасекой, и, по их мнению, неудивительно, что в итоге она сгорела. А электрик Борис, встреченный возле столовой, и вовсе напоминает мне о том, как было бы стыдно отцу за такую безалаберную дочь. И как некрасиво сваливать свои беды на Афанасия. От этого горько и неприятно. Но я стараюсь абстрагироваться. Сколько можно плакать?
Последней каплей становится столовая, куда меня не хотят брать на работу. Я понимаю, что все эти люди просто боятся Афанасия. И объявили меня персоной нон грата, чтобы не оказаться не в чести у заместителя главы администрации, только от этого не легче. Но я устала плакать и, собравшись в кучку, решаю бороться.
— Может, просто уедем отсюда? — спрашивает Максим.
Он встречает меня, сидя на дереве и спиливая ветки, давно закрывающие окна центральной комнаты.
В столовую он со мной не пошёл, резонно посчитав, что уж там со мной ничего не случится. И, вооружившись лопатой, граблями и пилой, стал приводить дом и огород в порядок.
— Моя семья здесь жила испокон веков. Пасеку держали десятилетиями, берегли землю под ней, передавали её от семьи к семье, потому что она золотая. Я не уеду отсюда из-за горстки неудовлетворённых баб и разъярённого мужика, которому отказали. Перебесится. Да и бабы поговорят и найдут другой повод для сплетен. Вот недавно младшая сестра участкового Виктора встречалась в Большевике с молодым человеком, все думали, с ровесником, но, когда она привела его в дом, мягко говоря, одурели. Ему оказалось сорок пять лет, а ей-то всего двадцать два. Внешне симпатичный, подтянутый, но не молоденький мальчик. И у
— Ого, какой разврат, стыд и срам! — Дерево скрипит, летят стружки. — Надеюсь, они расстались и ваши местные успокоились? — прикалывается и пилит дальше Максим.
— Вот нет, в том и дело, что когда она забеременела, она его выгнала, а он никуда не ушёл и, чтобы её не потерять, женился.
— Не мужик, а скала просто! Все препятствия преодолел.
— Максим! — смеюсь, хотя надо бы переживать и грустить.
Зажмурившись от солнца, он смотрит на меня, подмигивает.
С ним все проблемы кажутся легче. Зависнув друг на друге, мы улыбаемся.
Это же надо, как чужой человек вдруг стал таким близким. Вот вышла из столовой и бегом к Максиму, рассказывать что и как. Чудеса.
— Афанасий завидует нашему счастью. Может, ты и права — перебесится.
— Он ведь даже не жил со мной и понятия не имеет, какая я зануда, не говоря уже о детях, но зачем-то упёрся рогом. И пытается потешить свое ущемлённое самолюбие.
— Ещё не хватало, чтобы он жил с тобой.
— Ну ведь он замуж предлагал.
— Не нервируй меня, Ксю, у меня пила в руках.
Зардевшись, опираюсь спиной о ствол дерева и, вздохнув, скрещиваю руки на груди. Каждый день какое-то горе, сегодня вот в столовую не взяли, хотя там точно нужны руки.
— Мне казалось, что он нормальный человек. Это всё дело во мне. Бестолковая.
— Раньше дом был маленьким и хлипким, не так ли, Ксюш? Ты его увеличила, сделала ремонт, пристройку? Взяла на это кредиты, повязла в долгах, но дом стал настоящим двухэтажным дворцом. Разве бестолковая зануда смогла бы управляться со всем этим одна? И если бы не кавалер, мечтающий заполучить тебя себе в жены, пасека и до сих пор приносила бы доход. Ты прелесть, Ксюшенька, и никогда не принижай свои успехи. А мне надо пилить, — наигранно хмурится Максим, сосредотачиваясь на том, что делает.
— Ты давай там поаккуратнее, не отпили сук, на котором сидишь.
— А ты за меня переживаешь?
— Ну конечно, я же хороший человек, а хорошие люди за всех переживают.
Максим смеётся над тем, как я ухожу от ответа. Опилки летят, оседая на волосах.
Я всегда буду хранить в памяти этот романтичный момент, когда, несмотря на то что я стою на земле, а Макс сидит на дереве, истома обволакивает нас обоих и мы храним молчание, игриво переглядываясь. Наблюдаю за его сильными руками и вспотевшим от работы телом, вспоминая о наших поцелуях в машине. Разве так уж важны неприятности, когда он переоделся, натянув джинсы и майку-алкоголичку, и, взяв в сарае пилу, старается ради меня и детей? Ничего уже не имеет значения. Не знаю, кто он, но он замечательный. И всё будет хорошо. Земля ведь под пасекой моя. Купим новые пчелиные семьи. Он мне поможет с этим, да, но я отдам ему деньги и заработаю снова.