Мужчина моей судьбы
Шрифт:
Больше всего ему хотелось тогда, чтобы путь через Хауддан никогда не заканчивался. Чтобы они шли вот так, вдвоем, одни в целом мире. Чтобы продолжались их вечерние разговоры, а потом бы она засыпала, доверчиво прижавшись щекой к его груди. А он лежал бы без сна, боясь пошевелиться, слушал ее тихое дыхание и улыбался.
Потом случилась та ночь. Единственная их ночь.
Да, он воспользовался ситуацией, ее одиночеством, горем, тем, что она одурманена лекарством. Сорвался. Это оказалось выше его сил, воспитания, принципов. Капли тоже сделали свое дело, на время
Он помнил все, до последнего мига. Трепет длинных ресниц, лихорадочное биение тоненькой голубой жилки на ее шее. Сладкие поцелуи, жгучие ласки, прерывистый шепот, переходящий в стон. И объединившее их невероятное наслаждение.
Тогда он позволил себе надеяться… Нет. Он обрадовался, что все так сложилось, и теперь у него появилось право настаивать на скорейшей повторной помолвке. Да, она все еще горюет по погибшему супругу. Да, она пока любит другого и просто поддалась мгновенной слабости. Но Трэя больше нет, надо жить дальше, а он, Саллер, сумеет сделать ее счастливой. Окружит вниманием, заботой, а потом, со временем, когда боль потери немного утихнет, расскажет о том, что чувствует.
Он верил, у них есть шанс.
Девушка была такой податливо послушной, отзывчивой. Горела и плавилась как воск в его руках. Разве могла она после этого принадлежать другому? И все-таки принадлежала.
Его женщина…
Чужая женщина…
Когда она повисла на шее у Ольеса и осыпала лицо мужа поцелуями, плача и смеясь одновременно, герцогу показалось, что у него земля ушла из-под ног. Мири обожала своего Трэя, всегда только его одного, а Рэм для нее ничего не значил.
Беседа с Йором все расставила по местам. Усиление влечения, шутка скучающего чародея — вот, что толкнуло ее в объятия Саллера. А теперь все прошло, растаяло, растеклось иллюзорным дымом, осталась лишь искренняя привязанность, что объединяла Мэарин и кузена.
Как герцог не прибил тогда проклятого нелюдя, он и сам не знает. Холодно улыбнулся, выдвинул официальные претензии, особо подчеркнув недопустимость подобного поведения в дальнейшем, выслушал небрежные извинения с заверениями и сменил тему. Межмировой портал тоже оказался затеей Птархового эмиссара. Зачем он его открывал, Йор отвечать отказался, но заверил, что чтит договор и не призывал нежить, а всего лишь доставал нечто нематериальное… Пустячок, важный для него, но безопасности Риоса не затрагивающий.
Затем Рэм связался с его величеством, и дядя категорически потребовал немедленного его возвращения. Ониж угрожал войной. Обиженная на своего исконного союзника Сигилла неожиданно предложила Намарре поддержку, но вести переговоры соглашалась только с главой королевской службы безопасности. Когда-то герцог помог принцу-соправителю Кемрану в одном щекотливом деле, и с тех пор осторожные южане выделяли Рэма из всех намаррцев, предпочитая общаться только с ним.
Такой случай ни в коем случае нельзя было упускать, и Саллер подчинился. Взял клятву с Йора позаботиться об Ольесах, пока те находятся в Хауддане. Встретился с Трэем, убедился, что кузен по-прежнему любит жену, не обидит и готов простить ей все, что случилось. И ушел в Тагриф. С Мири увидеться не удалось, ее погрузили в целебный сон. Но, наверное, это и к лучшему. Он боялся, что, если хоть раз посмотрит на нее, не сумеет удержать показного равнодушия, выдаст свои настоящие эмоции и снова сорвется.
Долгие, трудные переговоры с хитрецом Кемраном и его пройдохой отцом. Совместная работа над составлением мирного договора, когда стороны, нехотя идя на уступки, тщательно следили за тем чтобы не прогадать. И все это время он каждую минуту, тщательно скрывая нетерпение, ждал хоть каких-то известий об Ольесах. В его столичном особняке все давно было готово к их прибытию: комнаты, прислуга, многочисленная охрана.
И Мэарин с Трэем вернулись. Только вот жить они решили не у герцога, а в своем собственном доме.
Она не хочет иметь с ним ничего общего. Птарх побери, как ни старался, герцог так и не сумел ее забыть, а вот она… Внушенное нелюдем вожделение прошло, и теперь Мири, наверняка, сожалеет… стыдится… не желает видеть.
Эта мысль окончательно свела его с ума.
Он прервал переговоры и тем же утром вернулся в Тагриф, заявив его величеству, что намерен присутствовать на встрече с Ольесами и убедиться, что с ними все в порядке. Дядя досадовал, ругался, злился, но герцог настоял на своем.
А дальше…
Он написал ей несколько писем — перечитывал, уничтожал и брался за новое. Но так и не отправил ни одного. Что сказать чужой жене, которая счастлива в браке и наверняка стремиться поскорее забыть «недоразумение», приключившееся с ней в Хауддане? Как объяснить то, что чувствуешь, чтобы не показаться бесцеремонным болваном, не понимающим слова «нет», или надоедливым поклонником, выпрашивающим крохи внимания? После истории с Лейфри графиня, наверняка, теперь шарахается от всех, кто проявляет к ней повышенный навязчивый интерес.
«Как добрались?.. Все ли у вас в порядке?..»
Дань вежливости. Привычные слова, за которыми пустота — они и близко не передавали того, что он испытывал.
«Мне очень жаль»…
Неправда, он ни мгновения не сожалел о том, что произошло. И молить о прощении не собирался.
«Я был глупцом, что отпустил вас. Не потрудился узнать своею невесту поближе и потерял…»
Но какое ей дело до переживаний бывшего жениха? Слишком поздно. Слишком.
«В том, что произошло, нет вашей вины…»
С чего он взял, что она винит себя? Птархов нелюдь, скорее всего, рассказал ей, как подшутил над ними, и успокоил, что странное влечение к неприятному раньше герцогу быстро пройдет… Может, уже прошло…. И она не виновата в том, что страсть самого Саллера, жажда обладать ею не только не угасли, но стали почти навязчивыми.
Он шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы — как это невыносимо: знать, что женщина, которую считаешь своею, никогда ею не станет.
Его Мири…
Нет, чужая…