Мужчина высшей пробы
Шрифт:
– Это о предательстве солдатской жены, которая не пожелала дожидаться его с фронта? – закивала завуч.
– Ну да. Так после этого тот самый, что первый раз приходил, говорит мне: «Давай, мать, я тебе подняться помогу». И довел меня до дверей.
– Аж в сени вас вывел, – добавила завуч. – Вас там сразу за дверьми на крыльце подобрали.
– Да, я попробовала со ступенек сползти. Мне совсем плохо сделалось. Дальше кто-то меня подобрал, военные какие-то и в управу отвезли. Все выспрашивали про
– А он, Кирюшенька... он остался! – Оля не могла больше сдерживаться. Слезы сами катились из глаз. Обида переполняла все ее существо. – Как, как такое могло случиться именно с ним? – с досадой повторяла она вслух. – В день нашей свадьбы! Этого не может быть! За что это мне?
– Военная часть вся в полном составе здесь, – успокаивала завуч Олю.
– ОМОН?
– У нас тут никакого ОМОНа нет. Солдатиков понагнали. Может, спецотряд МВД прибудет. Когда в колониях бунт начинается, всегда спецотряд приезжает.
– Они его спасут? – Оле хотелось услышать твердое «да».
Женщины переглядывались, будто знали то, чего не хотели рассказать Оля.
– Корреспонденты отовсюду понаехали, – как бы разговаривая сама с собой, бормотала завуч, – их не подпускают, дом окружили со всех сторон.
Оля, испуганно поднимая глаза то на одну, то на другую коллегу, ожидала услышать от них что-то еще.
– Выпейте чайку, я его на брусничном листе заварила, – уговаривала Олю завуч, показывая на самовар.
Оля мотала головой.
– А ребята у вас такие дружные. И о Кирилле Петровиче заботятся. Особенно девочки! – чувствуя себя виноватой перед Олей, пробовала утешать пожилая учительница.
– Да-да, я знаю. Ездила с ними в летний лагерь, – механически отвечала Оля, думая о своем. Зачем, зачем он полез в это пекло? Подумал ли он о ней в тот момент, когда принимал решение? Бросить все: свадьбу, их любовь и ее, Олину, жизнь. Как он мог?
– Если не договорятся с зэками, то штурмовать будут... – Завуч, нервно постукивая карандашом по столу, вновь принялась размышлять вслух.
– Когда? – с ужасом вскинулась Оля.
– Ночью... Это ночью обычно происходит.
– Они договорятся, обязательно договорятся, зачем штурм? – вскочив, раскричалась Оля. И вдруг, приняв решение, твердо объявила: – Я должна туда пойти.
– Военные вас не пустят.
– Я все объясню, скажу, что я...
– Ну что, что вы скажете? Туда даже родителей наших местных детей не подпускают.
«Действительно, что я могу сказать: учительница, коллега по работе? Любовница? Нет, невеста! Какое-то идиотское слово – невеста. С невестами так не поступают. На невестах женятся. А он решил... нет, не буду даже думать о том, что он решил. Он решил, что дети важнее, чем я! Вот!» – проносилось у
Звонок мобильного телефона отвлек ее от печальных мыслей.
– Ба, это ты?! – На лице девушки было написано разочарование.
Она все еще ждала звонка от Кирилла. Не важно, что ей рассказывали, как бандиты у всех отняли сотовые. Да и батарейки, наверное, давно уже сели. Она все равно продолжала надеяться.
Бабушка говорила о сильном мужском характере, о том, что настоящий мужчина должен был поступить именно так, пыталась когда-то объяснить ей именно это.
– Ничего не помню. Не хочу помнить! – кричала Оля.
Татьяна, как могла, утешала внучку. Но слова утешения не действовали. Трубку перехватил отец. Услышав дрожащий голос Оли, он по-военному отдал приказ:
– Коль сама приехала, не раскисать!
Мама спросила: ела ли она что-нибудь? Взяла ли теплые вещи? Где будет спать?
– Я не буду спать, – злясь на себя и на всех, огрызнулась Оля. – Почему ты не спрашиваешь, где и как будет спать он?
Мама вздохнула и пожелала ей удачи.
– Выпейте, Олечка, таблетку, – предложила учительница истории, видя, как та мается и не находит себе места.
– Что это? – не взглянув на упаковку, вскинулась Оля.
– От сердца, от нервов, вы успокоитесь, все пройдет.
– Давайте. – Оля проглотила лекарство.
Через полчаса прямо за столом в директорском кабинете Оля, положив голову на руки, задремала. Ей снилась свадьба, Маша с Дашей, несущие свадебный шлейф ее платья. И Лелька. Она что-то кричит и тормошит Олю.
– Просыпайтесь! – кричали обе женщины. – Все кончилось! Их освободили!
– Жив? – разомкнув глаза, спросила Оля.
– В больницу районную всех увезли, – сказала московская коллега.
– Всех? – удивилась Оля.
– Кто ранен, – пояснила завуч местной школы.
– Значит, он... – Не договорив, Оля выскочила на улицу.
– Погодите, я мужу позвоню, до больницы десять верст...
– Ну и что?
– По бездорожью, – добавила завуч. – У нас «газик» военный. Списанный купили. А впрочем, звонить не буду, пойдемте прямо ко мне. Я мужа подниму.
«Газик» трясся по ухабам, подпрыгивая и урча.
Наконец лесная дорога закончилась, показались кирпичные двухэтажные строения.
– Санчасть, – пояснила завуч. – Нам туда.
Они подъехали к основному корпусу, где затертая надпись гласила: «Приемный покой».
Выскочив из машины, Оля ворвалась в здание. В приемном покое ни души.
Дальше в памяти фрагменты, как несмонтированная кинопленка.
– Где все? – кричит она и рвется в одну за другой запертые двери. Вылетев в коридор, где что-то мелькает, еще раз кричит в пустоту: – Где Заломов?