Мужчина, женщина, ребенок
Шрифт:
17
– Привет, Шила, – окликнула ее Морин, секретарь в приемной. – Он в кабинете у Эвелины. Везет тебе.
Странно, думала Шила по дороге в редакторский отдел. Морин была избалована посещениями Киссинджера, Гэлбрейта и подобных лиц.
Завернув за угол, женщина увидела его сидящим у стола Эвелины с чашкой кофе. Он был высокий и худой, с седеющими волосами, в очках в квадратной черепаховой оправе. На нем были джинсы и футболка. Шила, ожидавшая увидеть его
Когда женщина подошла, он встал. Он был очень высокий. Эвелина их познакомила.
– Гэвин, это Шила Беквит, наш лучший редактор.
– Здравствуйте, – сказал Уилсон (по крайней мере, акцент был в наличии). – Я понимаю, что из-за меня вам пришлось прервать отпуск. Мне очень жаль.
– Напротив, я буду счастлива работать с вами, доктор Уилсон.
– Прошу вас, зовите меня Гэвин. А я могу называть вас Шила?
– Конечно. Я знаю, у вас плотное расписание. Хотите пройти в мой кабинет и начать работать?
Повернувшись к Эвелине, Гэвин улыбнулся.
– Вы не преувеличили – она требовательный работодатель. – Затем он снова обратился к Шиле: – Могу я предложить вам по дороге чашку кофе?
– Пожалуйста, – сказала Шила. – С молоком, без сахара.
К тому моменту, как доктор Уилсон вошел к ней в кабинет, Шила разложила на столе три его книги и несколько листов бумаги.
Поставив чашки на край стола, мужчина сел напротив.
– Спасибо, – поблагодарила Шила, а затем, чтобы положить начало разговору, спросила: – Вы не скучаете по Кембриджу?
– Скучаю. Хотя Вашингтон имеет свои преимущества. В Гарварде ты имеешь свою долю успеха, но работа в Вашингтоне наделяет тебя капелькой власти, что, я должен признаться, мне нравится.
– Меня восхищает ваша искренность.
– Во всяком случае, когда эта администрация сменится, я надеюсь, меня снова туда пригласят. Если они будут готовы приветствовать блудного сына.
– О, конечно, пригласят, – улыбнулась Шила. – В особенности после того, как ваши книги будут обновлены и переизданы.
– Я понимаю, что меня подкупают для осуществления серьезного пересмотра, – произнес Гэвин. – Но говоря откровенно, я, на самом деле, думал о «предисловии ко второму изданию». И тогда бы я мог просить Вашингтон не настаивать на радикальных изменениях.
– В таком случае, я вам не нужна, – сказала Шила мягко, но твердо. – И я не думаю, что «Гарвард пресс» переиздаст ваши книги, если в них будут только косметические изменения.
Уилсон задвигался в кресле, отпил глоток кофе и взглянул на Шилу.
– В искренности у вас нет недостатка, – улыбнулся он. – А что именно вы имели в виду?
– Я могу представить вам только первые впечатления. После звонка Эвелины я успела только пролистать книги. Но возьмем, например, «Возрождение послевоенной Германии». В свое время это была лучшая из опубликованных тогда книг. Не ваша вина, что она вышла как раз перед тем, как Брандт приступил к своей Osterpolitic.
Гэвин слегка нахмурился.
– Мм-м, – сказал он. – Боюсь, что вы правы. Еще что-нибудь?
– Да, извините. Но есть еще многое, что мы должны обсудить подробно. На вашем месте я бы не торопилась. Поскольку вы фигурируете в газетах чаще, чем рядовой гарвардский профессор, некоторые ваши коллеги – то-есть все те, кто не получил назначение в Совет безопасности – будут стараться найти уязвимые места в ваших трудах.
Мужчина широко улыбнулся.
– Откуда вам столько известно о внутриуниверситетской политике?
– Мой муж – профессор Массачусетского технологического института.
– В самом деле? И в какой области?
– Статистика.
– О, это подлинный ученый. Я всегда испытываю неловкость, встречаясь с такими людьми. Сам я с трудом могу сложить цифры столбиком.
– Вот и Боб не может, – улыбнулась Шила. – Это моя обязанность в конце каждого месяца.
– О, – сказал Гэвин Уилсон. – Тогда мое восхищение вами просто беспредельно.
Его улыбка сейчас относилась не только к математическим способностям Шилы.
Тем временем, считая, что основание разговору положено, женщина снова вернулась к делу.
– Итак, вы видите, что эти изменения более важны для вас, чем для нас.
– Да, я понимаю, к чему вы клоните. Вы требуете огромного объема работы.
Она кивнула:
– Но ваш редактор тоже готов внести свою долю.
– Это подлинный соблазн, – сказал Уилсон, – так что приступим. Я постараюсь не впадать в уныние.
– Могу я продолжать быть откровенной?
– Будьте откровенны до жестокости. Лучше вы, чем критики. К тому же мое самолюбие способно вынести многое.
– Так вот, – продолжала Шила, – «Англо-американские отношения» нуждаются в обновлении эпилога, но в остальном там все прекрасно.
– Мне повезло. В особенности потому, что именно эта книга способствовала моему назначению в Гарвард. А как мой «Общий рынок»?
– Ну, – Шила отвечала медленно, тщательно подбирая слова, – картина меняется, даже пока мы с вами разговариваем. И некоторые ваши предсказания оказались, мягко говоря, несбыточными.
– Вы хотите сказать, абсолютно ложными. Вроде того, что никогда не будет европейского парламента и тому подобное. Я оказался неудачным провидцем, да? – Гэвин произнес это с добродушным юмором и затем прибавил: – А сейчас у меня есть серьезный вопрос.