Мужчина, женщина, ребенок
Шрифт:
Говори от своего имени, Боб. Они миновали Плимут.
– Я к тебе очень привязался, – прибавил мужчина. Ну, вот я и выразил свои чувства. Во всяком случае, некоторые.
Мальчик долго не отвечал. Потом, когда до аэропорта оставалось меньше часа езды, он заговорил:
– Это правда, Боб?
– Что?
– Что ты – мой отец?
Боб посмотрел на него. Имеет же ребенок право знать правду, черт возьми.
– Да, Жан-Клод, я твой отец.
Ладно, проклинай меня парень, я это заслуживаю. За то, что не сказал тебе в первую минуту встречи, чтобы смягчить твое горе. За то, что не сказал тебе сегодня, пока ты меня не заставил.
За то, что теперь, сознательно на этот раз, покидаю тебя.
– Это делает меня счастливым, – сказал мальчик, но в голосе у него был оттенок печали.
Боб смотрел на него вопросительно. Чем он был счастлив?
– Мама говорила мне о моем отце. Что он был хороший и добрый. И веселый. И…
– Да?
– Когда я встретил тебя, даже когда я впервые увидел тебя в аэропорту, я надеялся, что мой отец, может быть, похож на тебя.
«Этого я больше всего боялся», – думал Боб. Или, может быть, больше всего на это надеялся? Что я встречу своего сына и ему понравлюсь – нет, что он полюбит меня, несмотря на все мои недостатки.
Боб прикоснулся к ребенку. Жан-Клод взял его руку в обе свои и крепко держал. Очень крепко.
Боб не мог на него смотреть. Он смотрел прямо перед собой и лгал себе, что делает это из осторожности.
Мальчик по-прежнему крепко держал его руку.
И Боб сказал себе: я не могу позволить ему уехать. Я не могу его отпустить.
22
Для Джессики и Полы внезапно кончилось детство. Стоя на верхней площадке лестницы, Шила слышала, как они разговаривали между собой.
– Он никогда больше не вернется в этот дом, – настаивала Пола. – Никогда, никогда, никогда.
Странно, но тон Джессики был менее возбужденный.
– Это маме решать, – сказала девочка.
Последовала пауза, пока Пола это обдумывала.
– Как мама может говорить с ним после того, что он сделал?
– Я не знаю, – сказала Джесси. – Я надеюсь только, что они не разойдутся. Дети из распавшихся семей всегда ненормальные.
Еще пауза, пока Пола старалась разобраться в реальностях взрослой жизни.
– О, Джесси, я так боюсь. Все изменилось.
– Не беспокойся, я о тебе позабочусь.
Еще одна пауза.
– А о маме кто позаботится?
Шила постучала и открыла дверь. Она увидела, что Джесси обнимает Полу. Они явно испытали облегчение при виде ее. Женщина села на кровать.
– Ну и денек! – Она сделала попытку улыбнуться.
– Что теперь будет, мама? – спросила Пола с тревогой.
– Папа скоро вернется, – отвечала Шила, – и мы начнем собирать все снова по кусочкам.
– Будем мы когда-нибудь снова счастливы? – спросила Пола. У нее теперь уже ни в чем не было уверенности.
– Конечно, будем. Когда ты становишься старше, самое трудное – это узнать, что никто не идеален. Даже твои родители.
– Ты идеальная, – сказала Пола.
– Никто, – настаивала Шила.
Джесси взглянула матери в глаза.
– Ты по-прежнему любишь папу?
Шила кивнула.
– Джесс, мы были счастливы почти двадцать лет. Счастливее всех. Почти идеально, – сорвалось у нее с языка после мгновенного колебания.
– Боже мой, мама, – болезненно проговорила Джесси. – Какая паршивая жизнь.
Шила помолчала, взвешивая это суждение.
– Да, дорогая, – признала она, – иногда бывает.
В этот момент раздался звонок. Мог это быть Боб? Девочки были явно не готовы встретиться с ним. Шила и сама не была уверена, что она к этому готова.
– Я открою, – сказала женщина.
Боб старается проявить заботливость, подумала Шила, спускаясь с лестницы. Вместо того чтобы прямо вломиться, он позвонил, чтобы предупредить нас.
Шила открыла дверь.
Это был Гэвин Уилсон. Женщина онемела.
– Простите за вторжение, Шила, – сказал он, испытывая заметную неловкость, – но ваш голос так странно звучал по телефону. Меня это встревожило. Вы уверены, что у вас все в порядке?
– О, да. Просто, когда вы позвонили, дети… – Шила искала какое-то правдоподобное объяснение.
– Да, конечно, – сказал Гэвин, соглашаясь с ее невысказанными мыслями.
Они стояли в дверях, и обоим было не по себе. Они не знали, о чем говорить дальше.
– Разве вам не нужно было вернуться в Вашингтон? – спросила женщина, думая, боже, как я чудовищно, наверно, выгляжу.
– Полагаю, он может обойтись без меня лишний день.
– Не хотите ли… войти? – пригласила Шила, но Гэвин чувствовал, что ей этого вовсе не хотелось.
– Боюсь, что я поступил бесцеремонно, ворвавшись к вам. Но я рад, что все в порядке. Я остановился в «Инне». Если я могу… как-то… помочь, позвоните мне. С другой стороны, не сочтите это за обязательство.
Да заткнись ты, Гэвин. Чего ты так разболтался, сказал он себе.
– Вы очень добры, – сказала Шила и как-то неопределенно прибавила, – Мой муж должен скоро вернуться. Ему пришлось поехать в аэропорт.
– О? – сказал Гэвин. – Какая-то чрезвычайная ситуация?
– Можно и так сказать.
– О, – повторил мужчина.
– Я очень тронута вашим вниманием, – отвечала на это Шила.
– Да. Хорошо. Вы знаете, где меня найти, – сказал Гэвин робко, повернулся и пошел к своей арендованной машине.
– Гэвин, – окликнула его Шила. Мужчина остановился ярдах в десяти от крыльца.