Мужики и бабы
Шрифт:
– Соня, за тобой Андрей Иванович Бородин пришел.
– Пошли ты его куда подальше… Кто он мне? Свекор, что ли? – вспыхнула Соня.
– Говорит, дети перепугались. Кошка в капкан попалась и перепугала детей… Они у Андрея Ивановича. Просит забрать…
– Господи!.. – всхлипнула Соня. – За что мне этот крест выпал? За что?.. – и с мольбой поглядела на Кречева.
– Придется идти, – сухо сказал Кречев. – Детей надо забрать.
Соня, всхлипывая, вытирая слезы, вылезла из-за стола и стала одеваться.
Утром
– Радимов отказался итить. Говорит – голова разламывается.
– Ничего, Феоктиста Филипповна, мы и без него – сила непомерная. Смотри, сколько нас! Батлион, – отозвался Якуша Ротастенький и подмигнул вошедшим.
В центре этой толкучки за Левкиным столом сидел Сенечка Зенин и заполнял какие-то бумаги, оба милиционера стояли у стола, как часовые, и руки по швам. Левка Головастый, заглядывая в бумаги через плечо Зенина, пытался подсказывать ему:
– Следующий, значится, Якуша Савкин.
– Сам знаю, – одергивал его Зенин. – Что ты мне дышишь в ухо?
Кречев, страдая от трескучей головной боли, чтобы скрыть свое отвращение ко всему на свете, отвернулся к окну и стоял, заложив руки за спину. Тараканиха, привалившись к стенке, уже дремала на стуле. Степан Гредный, в своей неизменной рыжей свитке, подпоясанный веревкой, прислонился к дверному косяку, как за милостыней пришел. Андрей Колокольников присел на корточки у порога и глядел, младенчески разинув рот, как Зенин, сурово сведя брови, выписывал фамилии собравшихся. Якуша метался от одного к другому и все спрашивал с некоторым удивлением:
– А Ванятка-то не пришел, а? Вот еш его кочарыжкой! Обманул! Все обчество обманул, всех представителей. Как же это, а?
Никто ему не отвечал, каждый занят был, казалось, только самим собой и своими мыслями, и тишина стояла такая, что слышно было, как поскрипывает перо Зенина.
Вдруг Кречев сказал от окна:
– Прокоп Алдонин идет.
– Куда идет? – поднял голову Зенин.
– Сюда, в сельсовет.
Зенин вскочил и бросился к окну. Прокоп уже обтирал сапоги о деревянную решетку возле крыльца, хотя на улице было морозно и сухо и сапоги были сухие. Вошел он в сельсовет при общем молчании, все глядели на него, как на вставшего из гроба покойника. Его уж отчитали, отпели, приготовились нести куда следует, а он вдруг встал и – здрасьте пожалуйста! – идет им навстречу.
– Тебе чего? – спросил Кречев, глядя на Прокопа тоскливо-мутными глазами.
–
– Поздно! Время истекло, – строго сказал Зенин.
– Нет, извиняюсь. – Прокоп расстегнул пиджак, вынул из бокового кармана часы на золоченой цепочке и сказал, поворачивая циферблатом к Зенину: – Смотри! Еще полчаса осталось. Мне принесли повестку ровно в девять. Вот тут моя отметка. – Он положил повестку на стол и отчеркнул ногтем помеченное чернильным карандашом время вручения.
Потом вынул из другого бокового кармана сверточек в носовом платке, развязал зубами узелок и стал пересчитывать деньги, слюнявя палец.
– Вот. Ровно семьсот рубликов. Распишитесь в получении, – протянул он Кречеву пачку денег.
Тот удивленно хмыкнул:
– Из кубышки, поди, достал?
– Ага, из-под наседки, – ответил Прокоп. – С весны положил под нее ломаный грош и вот – гляди, сколь высидела.
– Самого бы тебя посадить куда следует, – процедил Зенин. – Все придуриваешься. Из-за твоего скупердяйства вон сколько людей собралось. Все оторвались от дела.
– Какие это люди? – сказал Прокоп, пряча в боковой карман квитанцию, подписанную Кречевым. – Это вороны на добычу слетелись. Поторопились маленько.
– Давай, проваливай без разговоров, – повысил голос Зенин. – Ишь ты, кулачина! Еще обзывается.
– Вот за это самое вы еще ответите.
– За что?
– И за кулачину, и за штраф. Все это незаконно. Я в кулаках не был.
– По недоразумению! – крикнул Зенин.
– А вот разберутся. Сверху им виднее – кто куда попал по недоразумению. Я напишу куда следует.
– Пиши. Москва словам не потакает, – переиначил пословицу Зенин.
После ухода Прокопа все разом загомонили:
– Чего ж теперь делать?
– Может, по домам итить?
– Послать рассыльного за Клюевым! Деньги заплатит, и шабаш.
– Иде он их возьмет? На дороге деньги не валяются.
– Прокоп нашел, а он что, рыжий?
– Прокоп с молотилкой полсела обошел.
– А этот колесы точит. Тожеть не сидит без дела.
– Какая летом точка колес? Вы что, родимые?
– А ну, кончай базар! – Кречев ахнул кулаком по столу. – Что вы, как бабы на толкучке? Семен Васильевич, как? Может, еще раз пошлем человека за Клюевым? Поди, одумается!
– Ни в коем случае, – заторопился Зенин. – Надо идти. И не мешкая. Приказ есть приказ – и мы его должны исполнить.
– Дак еще время не вышло, – колеблясь, возразил Кречев.
– Пока дойдем – и срок наступит. Вон, всего двадцать минут осталось! – показал Зенин свои часы, вынув их из брючного кармана. – Пошли!
– Какая группа пойдет? – спросил Кречев.
– Обе группы. Все вместе. Вперед, товарищи! Ни тени колебания! Пусть эти злостные неплательщики знают: мы слов на ветер не бросаем. От нас требуют проявить самые решительные меры к классовому врагу. И у нас рука не дрогнет.