Мужская работа
Шрифт:
Грусть накатила еще с большей силой.
Войдя в казарму, наткнулся на Юнессу.
— Уезжаешь? — спросила она, глядя на меня своими чудесными синими глазами. — Может хочешь напоследок, ага? Нам никто не помешает теперь. Герой побил чудовище.
Да, я могу схватить ее в охапку и отодрать в укромном уголке, и эта мысль отозвалась приятным возбуждением. Лиргана не вмешается, Равуда не предъявит прав на девушку-занга, никто не пикнет.
Но нет, хватит разврата.
— Хочу, но не стоит, — и я обнял Юнессу, за плечи, вполне целомудренно, она
— Вернуться домой, чтобы меня продали в рабство? Да на пальце я их вертела. Останусь, — Юнесса поцеловала меня в щеку, и отошла, а я с печалью посмотрел ей вслед.
Неужели я эту красотку никогда не увижу? Эх, блин!
Следующей оказалась Пира, которая неожиданно повисла у меня на шее и принялась рыдать: я стоял дурак-дураком, гладил девушку по худой спине, а перья ее щекотали мне подбородок и ухо.
— Не уходи, не уходи, — бормотала она. — Ты должен стать нашим командирчиком! Объективно и концептуально лучший!
Ну нет, избавь меня Гегемон от такого счастья.
Пира проревелась, я чмокнул ее и отправился прощаться с Дю-Жхе.
— Ну вот ты и не погиб, — сказал я ему. — Предки не дождались тебя. Как так?
— Однажды Первый Охотник устал от бытия и решил умереть, — начал ферини. — Рассказав о своем намерении родичам, он оставил их в глубокой печали и отправился в Предвечный Лес, не взяв с собой ничего, чтобы сгинуть в пасти одного из чудовищ. Однако Лес не пустил его, деревья сомкнулись и закрыли путь, и Охотник понял, что еще не все сделал в этом мире. Он вернулся домой, к радости жены, детей, внуков, правнуков.
— Но тебе некуда возвращаться, чтоб я сдох, — пробормотал я.
Грусть стала такой сильной, что я ощутил ее как добавку к гравитации, что оттягивала вниз кожу на физиономии, мочки ушей — и как я буду теперь без баек Дю-Жхе, без его порой странных, но экзотичных пословиц, без его ободряющего присутствия?
— Поэтому я останусь тут, — он пожал мне руку и заглянул в глаза. — Возвращайся. Пойдем в Предвечный Лес вместе.
В горле встал комок, я кивнул и зашагал к своей койке — ага, вот он, мой домашний рюкзак, и рядом мнется Макс, темные волосы растрепаны, глаза навыкате растерянно моргают.
— Хочешь? — спросил он, протягивая на ладони большую лиловую таблетку.
Внутри дрогнуло, я вспомнил, как мне было хорошо, когда я жрал эту дрянь, как возвращались силы, уходили тревога и страх… А потом вспомнил, как было паршиво, когда я пытался от нее отказаться, и что случилось у меня с головой, когда я совместил расслабон с лекарством для переводчика.
— Нет, — я сглотнул. — Ты-то домой не собираешься?
Макс помотал головой, закинул таблетку в рот.
— Уже новый контракт подписал, ха-ха. Не могу я… — он поморщился, понурил голову. — Маму с папой так давно не видел, а я виноват перед ними, ужасно виноват. Ладно, давай… Телефон твой записал, если вернусь в наш мир, то мы с тобой свяжемся.
Ком в горле вырос —
В портальной камере, где меня некогда встретили Лиргана и Йухиро, обнаружился трибун Шадир.
— Ты был хорошим солдатом, — сказал он. — Если надумаешь вернуться, то буду рад.
Я не стал говорить, что такое мне и в страшном сне не приснится, лишь поправил на плече рюкзак — тот оказался неожиданно тяжелым; когда собирал, то казалось, что он легче — кивнул офицеру и шагнул в полог голубовато-лилового пламени.
— Поздравляю вас с завершением возвратительной процедуры, — сказал дядечка в безупречном костюме, тот самый целлулоидный тип, который провожал меня на службу. — Последние выплаты осуществлены два часа назад. Когда ожидать вас в следующий раз?
— Никогда, — буркнул я. — Одного раза мне с головой хватило.
Представитель ООО «Гегемония» — вот ведь название, ага, даже не скрываются — улыбнулся понимающе и немного сочувственно. На улице оказалось холодно, ветер нес мелкий дождь, а небо закрывала серая дерюга — ничего удивительного, покинул я Землю в теплом мае, а вернулся в холодном октябре, ладно хоть куртку тогда прихватил.
Но я мигом согрелся, когда увидел Юлю с Сашкой на руках.
— Папа! Папа! — закричала дочь, и жена спустила ее с рук.
Я присел, и Сашка налетела на меня, обхватила за шею — живая, здоровая, с розовыми щеками и блестящими глазами, настоящая, какой она была до болезни, а ведь ее только что выпустили из больницы! Глаза мои защипало, я прижал ее к себе тесно-тесно, вдыхая родной запах, слыша, как она дышит и хихикает.
Юля подошла, взяла меня за ладонь, и я вздрогнул, по телу прокатилась волна желания. Черт, да как же я по ней соскучился, что готов сорвать с нее одежду прямо сейчас, утащить ее хоть в ближайшие кусты, хотя такими делами мы и до женитьбы не баловались!
— Привет, — сказала она, и это слово прозвучало для меня настоящей музыкой.
Я пересадил Сашку на плечо, обнял Юлю, зарылся носом в ее светлые блестящие волосы. Мало меня просто убить за то, что я изменял этой женщине, меня надо разорвать на части, и каждому куску оставить сознание, чтобы он ощущал всю боль, полностью, когда его будут жечь на огне или растворять в кислоте; а потом можно все это собрать обратно, чтобы я мог доказать, как ее люблю.
Ну а в том, что она меня любит, сомнений нет никаких.
— Эх, ты… — она гладила меня по шее, по затылку. — Эх, ты… но вернулся. Удивительно.
— Почему? — спросил я, отстраняясь.
— Ты же был в очень опасном месте, — Юля отвела глаза. — Я это чувствовала. Сердцем.
Но мне показалось, что она не договаривает, что-то от меня скрывает.
— Папа, у тебя рюкзак шевелится, — сказала Сашка шепотом. — Он живой?
— Что? — я поспешно спустил с плеча лямку, вжикнула молния, и на меня невинными глазами уставился Котик, занимавший место рядом с плюшевым пингвином.