Музпросвет
Шрифт:
Очень может быть, что желание упростить для себя ситуацию, редуцировать разнообразие, ограничиться чем-то обозримым и понятным и составляет характер 00-х.
Парадокс: разразившиеся прозрачность и всеядность вовсе не истребили музыкальных замкнутостей, изолированностей и идентичностей, слово «стиль музыки» сильно не в ходу, оно вызывает изжогу и омерзение, но границы тем не менее существуют.
Больше всего прочего в начале 00-х обратило на себя внимание наконец состоявшееся «возвращение рока» и «возвращение сонграйтеров». Появление нью-йоркских групп The Strokes, White Stripes и Yeah Yeah Yeahs создало новый центр тяготения для тех, кто от IDM и clicks'n'cuts уже
The Strokes носили тесные пиджачки, розовые галстучки, узкие и короткие брючки и кеды, они много на кого похожи: на Stooges, Blondie, The Velvet Underground, Television, Talking Heads. Они ужасно живые, они моментально располагают к себе, их музыка кажется вполне естественным делом, она совершенно не вымучена, и упрекать их в каких-то пошлых заимствованиях никому в голову не приходило. Британские музиздания, не хрюкнув, сошли с ума, никто не предполагал, что такой саунд, такое раскованное и естественное поведение на сцене, такое отношение к своим песням еще возможны. The Strokes были, разумеется, чистой воды ретро-коллективом, они и выглядели и пели, как будто приехали из эпохи раннего нью-йоркского панка и нью-вэйва, только еще лучше. The Strokes вызвали ниагарский водопад подражания, новую волну новой волны. В 2001-м, когда вышел их дебютный альбом, The Strokes казались просто клёвыми авторами клёвых песен, вопиющим исключением из общего гнусного правила, было ясно, что подражать им, безусловно, будут, но в каком именно отношении, было неясно.
Через пару лет ситуация прояснилась. Новая ретро-стратегия состояла в живом воспроизведении старого саунда. Можно взять проигрыш какой-нибудь песни Blondie, или вступление к ранней песне Cure, или пару аккордов Clash — речь каждый раз идет о конкретных местах конкретных песен — и рассматривать эти несколько секунд звука как свою акустическую программу, растянуть этот саунд и впихнуть в него все свои песни, и притом — остервенело и истошно впихнуть. Чтобы получилась зажигательная танцевальная музыка без неуместных наворотов. Характерным образом, все песни у каждой новой группы похожи друг на друга как близнецы-братья, один раз гибридизированный саунд группа неуклонно выдерживает.
И в 00-х музыканты фиксированы на саунде, саунд — это максимум, чего они желают и чем гордятся, только саунд получается не путем наслаивания звуков, но воспроизведением характерной акустической картины той или иной любимой постпанк-песенки в живую.
Семплирование без семплера, то есть семплирование вживую, и является наиболее характерной особенностью наиболее заметной музыки 00-х.
Новые рок-группы посыпались как из рукава: Franz Ferdinand, The Rapture, Liars, Radio 4, Phoenix, Interpol, Chikinki, Bloc Party, Kaiser Chiefs, The Killers, My Chemical Romance, The Blood Brothers, Mando Diao, Maximo Park, Art Brut, Arctic Monkeys. Это только те, которые воспринимаются (или еще недавно воспринимались) в качестве быстрорастворимых классиков. Кажется, что каждый месяц их появляется около десятка, и это только те, о которых пишут музжурналы.
Почему их музыка звучит вроде бы бесшабашно, молодо и органично, но при этом совершенно неинтересно? Что называется, ни уму, ни сердцу: она мертва как подошва модного кеда. Дело, наверное, в уверенности молодых музыкантов в том, что саунд дает им гарантию. Если саунд взят и удержан, то дело в шляпе, они реально существуют и что-то значат.
Их, как правило, упрекают в том, что саунд — не их (существует, скажем, уже целая волна групп, передирающая Joy Division), но упрекать надо в том, что они в первую очередь озабочены именно стилизацией и стабилизацией саунда.
С точки зрения «нового рока» у старых рок-групп не было саунда, точнее, саунд менялся от песни к песне, иногда несколько раз по ходу одной песни. Старые постпанк-группы относились к саунду чересчур расточительно, у них было слишком много саунда, они не выжимали из конкретной акустической картины все возможное.
Любопытно и то, что сегодняшний постпанк делают люди, никогда панками
Ежемесячно растет и ширится водопад новых сонграйтеров.
Этот тренд пошел тоже в самом начале 00-х, одновременно с началом истерики вокруг The Strokes. Норвежский дуэт Kings Of Convenience выпустил свой дебютный альбом с программным названием «Quiet Is The New Loud» («Тихо — это новое громко»). Быстро родилось и название тенденции: New Acoustic Movement, движение новой акустики. Музыка звучала и в самом деле очень тихо, медленно, свежо и акустически, сильно напоминая то босса-нову, то американский хиппи-фолк 60-х, прежде всего Саймона и Гарфанкела. Именно это в Kings Of Convenience и было интересным в эпоху повальной электроники, то есть в эпоху маскировки компьютерного дизайна звуками акустических инструментов. При этом участники дуэта якобы не прикладывают к копированию саунда никаких усилий, они просто бренчат на акустических гитарах, просто поют на два голоса… с их точки зрения, каждая рок-группа, когда сочиняет свои песни, звучит примерно так же, только все прочие группы потом аранжируют песни для электрогитар, a Kings Of Convenience оставляют их в таком вот домашнем и камерном виде. Конечно, робость и фольклорность Kings Of Convenience сильно преувеличены. Ребята играют поп, близкий не столько к хиппи-фольклору, сколько к босса-нове, кул-джазу, лаунжу, к неброскому минимал-свингу. Kings Of Convenience — не единственный пример, демонстрирующий, что музыка 00-х появилась из электроники или благодаря электронике.
Другой сонграйтер начала десятилетия, вокруг которого разразились любовь и понимание, — это Коннор Оберст, хозяин проекта Bright Eyes. Он пел песни-исповеди, песни-жалобы, песни-обвинения бездушному и циничному миру в духе молодого Боба Дилана. В этих песнях очень много слов, текст — несомненная поэзия, как видно уже из названия альбома: «Lifted or The Story is in the Soil, Keep Your Ear to the Ground», «Приподнятый, или История — в почве, держись ухом поближе к земле».
Поклонникам, и в первую очередь поклонницам, кажется, что Коннор невыносимо мил, у него всегда растрепанные волосы, заостренное книзу личико и огромные глазищи. Его джинсы изорваны. Он тихий и немножко сказочный. И очень чувствительный. Вот этого, наверное, в попорокомузыке уже давно не было: сверхчувствительных, сверхвосприимчивых и сверхделикатных людей, страдающих лапочек (через пару лет они, очевидно, составили эмо-аудиторию).
Наверное, можно сравнить Коннора Оберста с Куртом Кобей-ном, их темы — отчаяние, боль, одиночество, оторванность от людей, нас окружающая фальшь, невозможность любви, смерть. Все это мы находим и в текстах, и в интонации лидера Bright Eyes (и в стихах учениц 9-го класса), но речь об этом ведется без надрыва, без вопля. Подчеркнутая деликатность в разговоре об отчаянии, одиночестве и смерти — в этом и состоит «идея» Bright Eyes и большого количества прочих «новых сонграйтеров». Коннор делает акустический поп, но у слушателей возникает ощущение, что он пришел в поп не ради шоу.
[27] Аутентичность
Раскапывая следы «нового сонграйтерства», неизбежно наталкиваешься на американский фолк, на традицию от Пита Сигера до Боба Дилана. Эту традицию надо понимать как музыку людей, из общества выброшенных, бродяг, асоциалов. К ней относятся, разумеется, битники, Эллен Гинзберг, дилетантские нью-йоркские рок-группы 60-х The Fugs и The Godz.
Очевидные примеры наивного попа следующей эпохи — Джонатан Ричман (Jonathan Richman), Даниэль Джонстон (Daniel Johnston), Jad Fair.