Музыкантша
Шрифт:
На рассвете цыгане нашли на берегу одежду Романа и цыганские юбку и кофту. Они подумали, что это Анжелы. Самих молодожёнов нигде не было, и по табору мгновенно разнеслась весть о том, что они утонули. Златан прервал поездку и вернулся, чтобы похоронить сына, но тела не нашли. Не нашли и Анжелу. Златан обезумел от горя, подозревая, что чёртова девка опять вывернулась, перешагнув через очередной труп. Его утешали, выражали соболезнования, понимая, что теперь ему нужно только время… Поговаривали, что недалеко от места трагедии видели Веру, бывшую возлюбленную Романа, которую он бросил ради Анжелы. Вера клялась и божилась, что ничего не знает и не видела Романа в ту ночь, хотя и ходила в ночное. К чести Златана, он ей поверил и не стал её судить. Сердце подсказывало ему, что Вера тут ни при чём, но таборные думали иначе, затаив на Веру зло.
Анжела бродила по
Поначалу детский дом встретил Анжелу неприветливо. Тут царили законы волчьей стаи, и выживал сильнейший. В общем-то, Анжеле было всё равно, кто и как к ней относится, но отвоёвывать своё место под солнцем всё-таки пришлось. Однажды одна из воспитанниц, крупная и развитая девочка лет четырнадцати, подошла к Анжеле и хотела ударить её за то, что Анжела вовремя не уступила ей дорогу, но Анжела вцепилась зубами ей в горло, да так, что воспитатели еле оттащили её. Шея девочки была в крови, она испуганно зажимала рану рукой и орала благим матом. Анжела же, стоя невдалеке и искоса поглядывая на свою жертву, хохотала злобным, хриплым смехом. Жизнь в таборе кое-чему её всё же научила, и в первую очередь тому, как постоять за себя. После этого случая Анжелу оставили в покое, шрам на шее воспитанницы служил всем жаждущим власти напоминанием, что и против лома есть приёмы.
Анжела жила обособленно. Её уважали, если не сказать, боялись. Она не стремилась ни с кем общаться, и никто не стремился общаться с ней. Но её всё устраивало. У неё была крыша над головой, еда и одежда, и никто в целом свете не мог больше проделывать с ней то, что ему заблагорассудится. Да, здесь было гораздо лучше, чем в таборе. Значительно, значительно лучше. Пару раз Анжеле казалось, что в окно она видела силуэт человека в бейсболке, но, когда она выбегала на улицу, он исчезал, и Анжела понимала, что это ей почудилось. Правда, он помог ей расправиться с Милой, той самой девочкой, что хотела ударить Анжелу. Когда Анжела испугалась, увидев, что Мила заносит руку, чтобы ударить её, он вдруг показался в окне и взял себя двумя пальцами за горло. Анжела тотчас поняла, что нужно делать, страх прошёл, и она бросилась на соперницу. Человек в бейсболке был доволен, он кивнул Анжеле, и медленно удалился в сторону леса. Анжела никому не сказала об этом, побоявшись, что его могут найти и посадить в тюрьму, а её запрут в карцер. Потом всё забылось, и потекли однообразные, резиновые дни — еда, сон, учёба. Некоторой отрадой Анжеле служили занятия музыкой, но здесь не было скрипки, и Анжела стала брать уроки игры на пианино. Музыка приносила ей отдохновение. Она уносила её далеко на своих крыльях, заставляя мечтать и грезить о прекрасных странах и иной жизни. Хотя эту иную жизнь Анжела представляла с трудом, в той жизни обитали странные существа, и сама Анжела была не такой, как здесь. Но мечты были сладкими, словно сахарная вата, они настойчиво будоражили мозг Анжелы, отчего, очнувшись, она всё больше разочаровывалась в жизнь реальной. Она хотела играть на скрипке. Ей хотелось слышать её чудесный голос, то дрожащий, то страстный, то жалобный, то торжествующий. Ей не хватало переливов её звука, заполняющих собой всё пространство, ласково берущих в плен душу и зовущих её за собой в неведомые дали. В такие моменты душа Анжелы отделялась от тела и летела в межзвёздное пространство, оставив Землю далеко позади… Ах! Как всё это было давно! Анжеле казалось, что её, словно бабочку, пришпилили огромной булавкой к листку картона, и она, ещё живая, бьёт крыльями, но взлететь не может…
На счастье Анжелы, её учительница музыки, Ираида Анатольевна, оказаласьочень чутким человеком. Она принесла для Анжелы из дома скрипку, которую когда-то купила своему сыну, но он категорически отказался на ней играть. Скрипка долго пылилась в шкафу, и Ираида Анатольевна решила отдать её Анжеле. Анжела была ей страшно благодарна, и по одному её взгляду Ираида Анатольевна поняла, что её решение было правильным и потому не стоит жалеть. Теперь Анжела часто уходила в лес поиграть для себя, или играла в классе для Ираиды, когда та просила её. Ираида понимала, что у девочки большой талант, но заметит ли кто его? Она вздыхала. Так легко погубить росток в самом начале, когда он ещё нежен и хрупок. Что будет? Она молила Бога, чтобы помог её воспитаннице. Но Бог хранил непроницаемое молчание о своих планах насчёт Анжелы, заставляя Ираиду беспокоиться о её будущем как музыканта. Так продолжалось до того времени, пока Анжела не нашла в один, далеко не прекрасный день свою скрипку полностью разбитой. Кто это сделал, так и не удалось узнать, да и вряд ли это было возможно. Анжела окончательно ушла в себя, закрывшись даже для Ираиды.
Когда Анжеле исполнилось пятнадцать лет, в её жизни произошёл очередной переворот. К заведующей их детского дома пришла подруга, женщина лет сорока пяти. Заведующая встретила её тепло, и подруги сели пить чай в кабинете заведующей. Гостья немного нервничала, поправляла причёску и периодически теребила платок, который держала в руке.
— Как дела-то у тебя, Раиса? — Заведующая отхлебнула чай.
— Да что там, Любонька, за дела, сама знаешь, не сахар… — Раиса махнула рукой.
— Что, так плохо?
— Не знаю, как и сказать… Вырос Вовочка, девочку хочет… что и делать, не знаю… извелась совсем.
— Дома его запирай, когда уходишь.
— Да пробовала я, звереет он. Телевизор вот разбил недавно, пришлось новый купить. Пакостит всячески, как кот шкодливый, прости Господи, что про сына так говорю, но сил уже порой нет. А как на улицу выйдет, так и давай ко всем девкам подряд приставать. То одну в подъезде зажмёт, то другую в лифте облапает. Боюсь я… Соседи уже участковому жаловались. А что я могу? А как случится чего, не дай Бог, так и обвинить могут… А там психушка, ой, даже думать не хочу! У меня ведь кроме Вовочки и нет никого, сама знаешь. Так-то он тихий, хороший… и по хозяйству поможет, и квартиру уберёт. Но не понимает ведь, почему ему нельзя, а другим можно. И жалко его, до слёз жалко! Человек ведь, не скотина… Разве он виноват, что таким родился? — Раиса начала вытирать глаза платком.
Люба молча смотрела на неё, вроде думала о чём-то. Наконец она встрепенулась и накрыла руку Раисы своей рукой.
— Вот что, подруга, я тебе скажу. Слезами горю не поможешь. Есть у меня одна идея. Ты сироту к себе возьми. Она и по хозяйству поможет и Вовочку твоего ублажит. У нас девки ко всему привычные. Парочку платьицев понаряднее ей купишь, так она ноги тебе целовать станет.
— Сомневаюсь я, чтобы за платьице…
— Ну, может не совсем за платьице… Есть у нас одна девчонка, Анжелой зовут. Тихая, но с идеей. Пунктик у неё — на скрипке играть любит. Ираида наша скрипку ей подарила, а кто-то разбил её… с тех пор девчонка сама не своя. Страдает. Ты предложи ей пожить у себя, опеку оформи. Ей пятнадцать уже, взрослая… В музыкальную школу её отдай, инструмент купи. Да она горы для тебя свернёт, не то, что с Вовочкой переспит. До совершеннолетия доживёт у тебя, а там уж сама думай, чем её ещё уговорить. Но до этого времени вагон, успеешь придумать. И тебе веселее будет, а то так недолго и самой умом тронуться.
Раиса задумалась.
— Что ж, пожалуй, ты и права… Как девчонку звать?
— Анжела.
— Ангелочек, значит…
— Вроде того… Пойдём, я покажу её тебе.
Подруги вышли из кабинета и пошли во двор, где воспитанники убирали территорию. Анжела со скорбным выражением лица вяло махала веником. Заведующая позвала её. Анжела бросила веник и подошла.
— Как дела, Анжелочка? Что-то вид у тебя грустный. Не заболела?
Анжела пожала плечами.
— Нет. Нормально всё.
— Ну и хорошо. Иди, детка, работай.
Анжела подняла метлу и снова принялась подметать.
— Ну, как тебе? Милашка?
— Да вроде ничего… Скромница… А она захочет?
— Гарантий дать, конечно, не могу. Но попробовать можно. Завтра я с ней поговорю и перезвоню тебе.
— Любочка, милая! За мной не заржавеет, ты знаешь. Папаша Вовочки хоть и гад первостатейный, но вину свою чувствует, материально нам хорошо помогает. Да и у меня заработки не маленькие. Ведь если бы кто помогал, я бы и вечерами заказы могла брать. Бабы наши все так делают.