Мы даже смерти выше...
Шрифт:
Хоть ты знаешь, что я в этом деле не отличусь. Но что смогу –
сделаю».
Человек скромный, даже застенчивый, лишнный малейшей
рисовки и показного, скорее гражданский, чем военный, Коля
Майоров в то же время был наделн большой внутренней силой,
мужественной убежднностью, которые прорывались наружу,
когда он читал свои стихи. Мне рассказывали уже после
войны, что Коле предлагали уехать в Ярославское военное
училище. Буквально в последнюю
возможности отправиться на фронт с агитбригадой, куда его
устроили было. Он выбрал бой, передовую. Он не мог иначе.
В марте 1942 года в ответ на мо письмо родные Николая
написали мне, что получено извещение о его гибели: «Убит 8
февраля 1942 г. И похоронен в деревне Баренцево Смоленской
области». Много лет я хотела разыскать эту деревню, но только
летом 1958 года попробовала это осуществить.
Ни одной деревни Баренцево в Смоленской области не
оказалось, нет е и в тех районах Смоленщины, которые отошли
к Калужской области после войны. Есть на Смоленщине, в 20
километрах к югу от Гжатска, деревня Баранцево, состоящая
всего из нескольких старых изб. Там мне показали
сровнявшуюся с землй могилу двух советских солдат, убитых в
конце зимы 1942 года. Но кто они – не известно. Вполне
возможно, что один из них и был Николай Майоров, политрук
пулемтной роты 1106 стрелкового полка 331-й дивизии. В
платжной ведомости этого полка за февраль Майорову
82
причиталось что-то получить, но подписи его нет… Он ведь был
убит 8 февраля. (Об этом я узнала в архиве Советской Армии в
Подольске летом 1958 года.)
Не удалось разыскать и однополчан Коли, которые могли
бы сказать, как он погиб и где похоронен. Два года назад в
газетах и по радио заговорили о подвиге Саши Виноградова и
его одиннадцати товарищей, погибших под Москвой, на 152-м
километре Минского шоссе в феврале 1942 года. А ведь Коля
Майоров воевал тоже в тех местах и примерно в то же время.
Может, выход книги Коли Майорова поможет разыскать его
однополчан, выяснить подробности его последних дней.
* * *
И ещ одна, пожалуй, наиболее важная задача: как найти
пропавшие стихи и поэмы Николая, как узнать, где он оставил
свои вещи, уходя добровольцем в армию 19 октября 1941 года.
В первый день войны к Коле из Иванова приезжал его
младший брат, Александр. Было ему тогда лет семнадцать. Он
вспоминает, как вместе с братом заходил к одному товарищу, у
того
увезти некоторые книги домой. Александр предложил забрать
вс, но Николай только рукой махнул: до барахла ли теперь?
Были поиски, были догадки, но без результата… Но,
видимо, не вс ещ потеряно – не все ещ возможности
проверены.
* * *
Коля Майоров обещал многое. Поэт яркого, самобытного
таланта и исключительной трудоспособности, он рос буквально
на глазах. И не его вина, что так мало удалось донести до
людей. Но и это немногое не забудется, как не забудутся и те,
что в бои «ушли, не долюбив, не докурив последней папиросы».
Из воспоминаний И. В. Пташниковой
Окна Горьковской читальни на Моховой, где мы
готовились к очередному экзамену по диамату, были широко
83
открыты. И не все сразу поняли, что же произошло, когда с
площади донеслась передаваемая всеми радиостанциями Союза
грозная весть. Но все, один за другим, вдруг поднялись и вышли
на улицу, где у репродуктора уже собралась толпа. Война!..
Помню лицо пожилой женщины, в немом отчаянии
поднятое к репродуктору, по нему текли слзы. Мы же в тот
момент ещ не вполне реально представляли, что нас ждт. У
нас с Николаем в это время как раз была размолвка. Увидев друг
друга, мы даже не подошли, поздоровавшись издали. И только
через несколько дней, когда всем курсом девушки провожали
ребят на спецзадание, мы вдруг осознали всю серьзность, весь
ужас происходящего. Я очень хорошо помню этот вечер.
Заходило солнце, и запад был багровым. На широком дворе
одной из краснопресненских школ выстроились повзводно
уезжающие на спецзадание студенты. Помню Николая в этот
момент – высокий, русоволосый, он смотрел на кроваво-
красный запад широко распахнутыми глазами... Что видел он
там?
Судьбу поколения, так хорошо предсказанную им в
стихотворении «Мы»? Может быть, именно в тот момент он
особенно ясно понял это, почувствовал, что «Мы» – это стихи о
нм самом, о его товарищах, что «ушли, не долюбив, не докурив
последней папиросы», в бой за мир, в бой, который помешал им
прожить большую жизнь и дойти до потомков в творениях, а не
только в «пересказах устных да в серой прозе наших
дневников...».
...Скомандовали всем построившимся: "Разойтись,