Мы даже смерти выше...
Шрифт:
что это было правильно, да и он так считал. Это была просто
бравада. И с его стороны, конечно, обоснованная, потому что
вот такая лихая явилась из экспедиции.
89
Я продолжала заниматься. Я была инструктором в
кавшколе, была инструктором в пулеметной, потому что там
уже платили. А в это время плату за обучение с нас стали брать.
В это время, с тридцать восьмого по весну сорокового, моего
отца,
его арестовали.
2.
Мне в комсомоле… ничего, в общем... Попросили написать
заявление на эту тему. Я написала, что, мол, отец находится под
следствием… Ну, я не верю, что он может быть… Но
действительно его в марте сорокового его освободили. Я
получила телеграмму «Свободен. Реабилитирован. Здоров.».
В это время у нас с Николаем такой расцвет. Я отцу
сообщила о том, что я собираюсь вот выходить замуж. И с
Николаем у нас было идеально, прекрасные отношения. Вот к
этому времени относится стихотворение «Что значит любить».
Я вам его потом прочитаю.
Идти сквозь бурю напролом.
Ползти ползком. Бежать вслепую.
Идти и падать. Бить челом.
И все ж любить ее — такую!
Забыть про дом и сон,
Про то, что
Твоим обидам нет числа,
Что мимо утренняя почта
Чужое счастье пронесла.
Забыть последние потери,
Вокзальный свет,
Ее «прости»
И кое-как до старой двери,
Почти не помня, добрести,
Войти, как новых драм зачатье,
Нащупать стены, холод плит…
Швырнуть пальто на выключатель,
Забыв, где вешалка висит.
И свет зажечь. И сдвинуть полог
90
Кромешной тьмы. Потом опять
Достать конверты с дальних полок,
По строчкам письма разбирать.
Искать слова, сверяя числа,
Не помнить снов. Почти крича,
Любой ценой дойти до смысла.
Понять и сызнова начать.
Не спать ночей, гнать тишину из комнат,
Сдвигать столы, последний взять редут,
И женщин тех, которые не помнят,
Обратно звать и знать, что не придут.
Не спать ночей, не досчитаться писем,
Не чтить посулов, доводов, похвал
И видеть те неснившиеся выси,
Которых прежде взор не достигал, —
Узнать вещей извечные основы,
Вдруг вспомнить жизнь.
В лицо узнать ее.
Прийти к тебе и, не сказав ни слова,
Уйти, забыть и возвратиться снова,
Моя любовь — могущество мое.
«Волшебный край
экспедиции. И эта статья была опубликована в нашей
многотиражке университетской. И сразу как-то ко мне интерес в
этом плане: «А что же в экспедиции, как и что?» Тут рассказы
всевозможные о находках. Статья появляется в «Московском
комсомольце» — о нашей экспедиции и обо мне. И там, значит,
что называется «любознательность»… что-то такое. Уже
положение обязывало, Уже мне, легкомысленно увлекающейся
то одним, то другим, нельзя было оставаться. И я взялась
всерьез за ученье. То есть, тут организовался… организовала
факультативный курс архитектуры. Пригласили хорошего,
известного профессора Брнова. Он нам читал этот курс
факультативно. Было все интересно. А потом вдруг возникает
такое предложение... по-моему, наверное, в комитете
комсомола, что «а не пора ли нам на факультете, уже не на
91
курсе, организовать научное студенческое общество, НСО». И
меня выбирают председателем оргбюро этого научного
студенческого общества. Ну, вошли туда несколько известных
наших профессоров. Тот же Толстов , который в то время —
руководитель, начальник Хорезмской экспедиции, заведующий
кафедрой этнографии на истфаке, и в то же время директор
института материальной культуры Московского филиала. Ну, и
еще, значит, профессор, ведущий, Бахрушин туда же вошел.
Вот Толстов, Лебедев … В общем, четыре известных
профессора, а дальше – студенты шли. Студенты не только…
Вот я была председателем этого общества, а потом были
студенты и с истфака… Вот сын академика Шмидта (сейчас
часто он выступает)… Сигурд его звали, Шмидт. Он был на два
курса младше. Мы привлекли его в это общество, потому что он
будет нам, значит, … читающих лекции академиков,
профессоров… Первым, кто читал лекцию, был его папа, Отто
Юльевич Шмидт. Организовали….
Это была, конечно, очень интересная, очень ответственная
работа. И уже в это время халтурить, что называется, сдавать
так, как получится, мне, ну… не хотелось. Я всерьез занялась
учебой. Это был, значит, конец третьего курса и четвертый курс
истфака. Мой последний, наш с Николаем, последний
предвоенный курс.
Ну, вот тут произошел у нас некоторый разлад на этой
почве, я вам рассказывала, чувство ревности какое-то. Потом
подходит декабрь сорокового года. Николай (как-то в