Мы даже смерти выше...
Шрифт:
Опять пишу. Мы уже за Арзамасом. Скоро перейдем Волгу.
В общей сложности, мы должны пройти пешком около 1000 км,
из них почти половина осталась за спиной. Через месяц,
возможно, прибудем на формир. пункт. А там неизвестно, куда
нас определят. От фронта мы почти также сейчас далеки, как я
далек сегодня от тебя. Очень беспокоюсь за братьев, равно как и
за родителей. Едва ли сейчас в Иваново спокойно.
В Муроме встретили некоторых ребят из университета. Они
эвакуируются (=бегут)
102
писал тебе).Увидев нас в шинелях (меня и Арчила),
оглядывали нас, как старик Бульба сыновей своих некогда.
Пятый курс (не наш) в большинстве своем вот так маскируется
по эшелонам, направляющимся в Среднюю Азию.
Ну, живу пока ничего. Тяжеловато, но кому ныне легко? О
тебе думать хочется и еще более – видеть тебя. Ты не обязана
этому верить - я знаю, смеешься, поди, небось? Но это – так.
Жаль, что у нас неловко все как-то вышло. Виноват целиком я,
па-а-длец! А самое страшное – едва ли удастся увидеть тебя,
слишком взаимно противоположные направления приняли
дороги наши. Мне 22 года, впереди армия, фронт и вообще чрт
знает что. Еще страшнее то, что ты думаешь обо мне, пожалуй,
не совсем хорошо. И – права. Вот и стучу себя в грудь кулаком,
а иногда такое настроение – забыла; ладно, все перемелется... А
верстовые столбы без конца, идешь-идешь, думаешь-думаешь, и
опять где-нибудь выплывешь, и все – сызнова. Курю. Думаю.
Ругаю. Всех. Себя. Иногда разговаривать ни с кем не хочется.
Даже с Арчилом. Насуплюсь и молчу. Тяжело идти, но я, дай
бог, более или менее вынослив. Плохо очень с питанием. Есть с
чего быть злым. Сплю на шинели, шинелью покрываюсь, в
головах – тоже шинель. Не подумай, что их - три шинели. Все
это случается с одной шинелью.
А рядом идут куда-то поезда. Может и в Ташкент. И вдруг
рассердишься - да что я в самом деле? Перемелется вс. Будем
веселыми. И ты хорошо живи: веселей, бери вс, что можно, а
вообще мне тебя не учить. Это я просто от злости, бешусь. Злых
я люблю, сам – злой. Ну, целую. Еще раз, еще. Ваш покорный
слуга. 8 ноября 41. И зачем я пишу вс это? А?..»
***
«Ирина, здравствуй!
За последнее время никому так много не писал писем, как
тебе. Не знаю, радоваться или плакать тебе по этому случаю.
Домой я не писал полтора месяца, – не знаю, что уж обо мне там
теперь думают. О братьях ничего не слышу. А как бы хотелось
вс обо всех знать! Сегодня, 18 декабря, ровно 2 месяца, как я в
103
армии.
было не был демобилизован (по приказу по НКО о
дипломниках), но почему-то задержали. А то я хотел было ехать
в твои края. А теперь перспектива такова. До Нового года нас
обещают маршевой ротой отправить на фронт. Но яснее никто
ничего не знает. Скучна жизнь, да ничего не поделаешь, война.
Многого бы хотелось, да не все есть. Сейчас приходится меньше
требовать, а больше работать.
Хочется увидеть тебя, говорить с тобой, глядеть на тебя.
Пока же кое-как удалось прочесть "Юморески" Гашека, "Два
капитана" Каверина. Если не читала последнюю книгу, прочти -
хорошая... А в общем – скучно и грустно. Радуюсь нашим
успехам на фронтах. Боюсь за братьев. Напиши мне письмо,
возможно, оно застанет меня здесь. Целую. Ник. Привет от
Арчила. 18.ХП.41».
***
«Здравствуй, Ирина!
Жду эшелона для отправки на фронт. Нахожусь в маршевой
роте. Говорят, нас направляют в гвардейские части на
Московский фронт. Хорошо бы ехать через Иваново –
возможно, забегу. Обмундированы хорошо: полушубки,
ватники, в дороге валенки дадут. Дали махорки – самое главное.
Воевать придется в самые зимние месяцы. Ну да ладно –
перетерпим. Арчила не взяли в гвардию – слепой. Тяжело было
расставаться с ним. Поздравляю тебя с Новым годом, 1942! Что-
то ждет меня в этом году? Ты знаешь, как я скверно встретил
1941 г. – был вызван сумасбродной телеграммой в Иваново.
Сейчас Новый год тоже встречу в вагоне. Песни петь буду, тебя
вспоминать. Жаль, что только вспоминать... Ну, пока вс,
кажется. Целую тебя много-много раз. Николай. 28 декабря
1941».
104
Александр Немировский
Памяти Николая Майорова
Еще не выпал наш последний снег,
Тот самый снег, что принесет разлуку.
И мы гребем с тобою, как во сне,
Лопатами, как веслами, сквозь вьюгу.
Еще не выпал наш последний снег.
Я говорю вам: нет, еще не выпал,
Еще растают в солнечном огне
Осколки дней, как смерзшиеся глыбы,
Еще ударит над полями гром,
Еще цветы мы будем мять по лугу,
Еще своих любимых мы найдем,
Как музыкант находит тон по слуху.
Встают сугробы, словно берега,