Мы даже смерти выше...
Шрифт:
человечеством. СССР в поэзии будущих фронтовиков – это
новая передовая цивилизация, центром которой является
московский Кремль (см., например, стихотворение Н.Майорова
«Ни наших лиц, ни наших комнат…»). И вместе с тем, в это
широкое государственное пространство врывается микрокосм
природного, личного существования, в результате чего
122
советский мир в восприятии «поколения 40-го
быть идеологически и художественно односторонним. Как
отражается это в «ивановском мифе»?
Снова обратимся к Н.Майорову, так как именно у него
рельефней всего запечатлено сочетание большого и малого,
общего и личного, «вселенского» и «родного». Сочетание,
обретающее определнную образно-стилевую направленность,
соотносимую с поисками в русской поэзии не только своего, но
и гораздо более позднего времени, а именно периода
«оттепели».
Формируясь как личность в пролетарском Иванове,
Майоров мыслил этот город точкой пересечения разных
исторических эпох, деревенского и городского существования
России, нового и старого уклада жизни. На языке поэтических
символов это выглядело в первую очередь как непростые
взаимоотношения между образом земли и образом неба.
Казалось бы, согласно общей направленности «культуры
Два», «большому сталинскому стилю», мы встречаемся здесь с
преобладанием вертикального начала над горизонтальным, с
устремлнностью в небо, означающим выходы за рамки
частной, «местной» жизни. Прошлое родного края жмтся к
земле, оно существует в тесном избяном пространстве, которое
давит на человека, лишая его возможности видеть «небо».
Процитируем первые две строфы из майоровского
стихотворения «Отцам»:
Я жил в углу. Я видел только впалость
Отцовских щек. Должно быть, мало знал.
Но с детства мне уже казалось,
Что этот мир неизмеримо мал.
В нем не было ни Монте-Кристо,
Ни писем тайных с желтым сургучом.
Топили печь, и рядом с нею пристав
Перину вспарывал литым штыком.
123
Здесь сливается воедино лирическое «я» и голос человека,
рвущегося из дореволюционного захолустья в простор большой
жизни. Тема малой родины таким образом начинает
приобретать эпическое звучание. Не только это стихотворение,
но и другие произведения Майорова являлись фрагментами из
большого незаконченного лиро-эпического повествования, где
переплетается история «отцов и детей». И «дети» в этой
истории, наследуя, прежде
миру, выходят в пространство «вечных исканий крутых путей к
последней высоте».
Отсюда и культ лтчика в стихах Майорова. Он гордится
тем, что его старший брат служит в военной авиации. Иваново в
его поэзии – город, где живут лтчики-герои, которые готовы во
имя высоты пожертвовать собою.
В.Жуков в своих заметках о Майорове вспоминает:
«Помнится, году в тридцать восьмом в наших местах (а жили
мы на окраине Иванова) разбился самолт. Весь личный состав
погиб. На зелном Успенском кладбище на другой день
состоялись похороны. В суровом молчании на холодный
горький песок первой в нашей мальчишеской жизни братской
могилы лтчики возложили срезанные ударом о землю винты
самолта.
А вечером Коля читал стихи, которые заканчивались
строфой:
О, если б все с такою жаждой жили,
Чтоб на могилу им взамен плиты,
Как память ими взятой высоты,
Их инструмент разбитый положили
И лишь потом поставили цветы.
Вроде бы полное совпадение с общими, типичными
особенностями героической модели того времени: советские
люди в едином порыве покоряют «пространство и время», и
жизнь их при этом целиком принадлежит государственному
делу, «инструменту», с помощью которого это дело вершится.
124
Но если внимательно присмотреться к стихам Майорова, то
окажется, что «лтчики», «небо» и многое другое далеко не
совпадает здесь с вертикальными образами массовой
предвоенной поэзии, исключающими мир отдельной личности.
Молодые романтики предвоенной поры из пролетарского
Иванова при всм стремлении к «высоте», означающей прежде
всего воплощение советского идеала, к счастью, чувствовали
себя живыми людьми. «Земля» для них была не менее важна,
чем небо». И сегодня, может быть, самое интересное в их жизни
и поэзии открывается не в гражданских декларациях, а во
внутреннем конфликте, порой тайном даже для них самих. В
конфликте между «общим», «типичным» и «самостью»,
неповторимостью их явления. Этот конфликт ощущается,
например, в следующих стихах, посвящнных лтчику-брату
Алексею:
Я за тобой закрою двери,
Взгляну на книги на столе,
Как женщине, останусь верен
Моей злопамятной земле.
И через тьму сплошных загадок