Мы даже смерти выше...
Шрифт:
сборникахпредставлено много стихов поистине холотых
рбят, храбро сложивших свои головы в бою, но для которых
поэтический способ выражения чувств и мыслей не был
обязательным языком. Их стихотворные строки и впрямь
сохраняют ценность преимущественно человеческого
документа.
Совсем иное дело стихи Николая Майорова и еще
нескольких поэтов. Лучшие из них несут печать не только яркой
талантливости, но и раннего профессионализма.
Обманчивое
Майорова и тех же Суворова, Кульчицкого, Когана создается
тем, что обычно публикуются вместе стихи, написанные
поэтами в четырнадцать, в восемнадцать, в двадцать лет… У
зрелого поэта разница в два, три, пять лет подчас незаметна.
… Разный уровень и пестрота стихов — от их временной
ступенчатости. Строки, датированные 1936-1938 годами, — это
73
же строки шестнадцати-восемнадцатилетнего паренька. И
просто чудо, когда рядом со слабеньким стихотворением»На
трамвайной остановке» возникают вдруг зрелые «Торжество
жизни», «На родине», «Весеннее». Это чудо таланта, и оно
вступает в силу, чем дальше, тем полнее соединяясь с
крепнущим мастерством. Такие стихи, как «Мы», «Рождение
искусства», «Что значит любить, «Нам не дано спокойно сгнить
в могиле», «О нашем времени расскажут» — уже стихи
молодого мастера, хрестоматийные произведения, без которых
не станет полной любая антология советской поэзии XX века.
Нет, поэзия не была мачехой для Майорова и его
сверстников — поэтов. Она была доброй, хотя и строгой
матерью и как бы ждала: вот дети окончательно вырастут,
окрепнут, тогда и выпущу их в свет. И они не торопились
печататься, довольствуясь признанием друзей и учителей.
Стихи Майорова высоко ценили Сельвинский, Луговской,
Антокольский, их одобрение он принимал со спокойной
гордостью. Виктор Болховитинов, старший его сверстник,
работавший тогда в университетской многотиражке,
пользовался каждой возможностью публиковать его стихи, но
многотиражка остается многотиражкой. Газеты, журналы,
сборники — все это пришло много позже того, как на
Смоленщине вырос безымянный холмик. И если они —
Майоров и его сверстники — ушли из жизни, «не долюбив»
поэзию, а плоды этой будущей любви могли бы быть щедрыми
и прекрасными, то поэзия не забыла о своих детях…Не
долюбили они и жизнь — слишком мало узнав ее радостей,
мало «испрожив-испроведав», по народному выражению.
Но страну свою они долюбили до конца. В этом они уже
расписались не стихами, а кровью…И Родина одарила их
ответной любовью.
… Были цветы и речи, и на доме, в котором
сверстник, появилась дощечка с надписью: «Улица Николая
74
Майорова»46. Да, казалось, совсем типичный для нашего
поколения человек, но это была типичность обобщающего
образа…
Андрей Турков
Слово о поэте
Иногда мне кажется, что должен существовать кинотеатр,
где изо дня в день шли бы суровые кинохроникальные ленты
времен Великой Отечественной войны, представляющие самые
разные стороны этой народной эпопеи. И какой бы сюжет ни
возникал на экране, ему обязательно отыщется
«аккомпанемент» в виде того или иного стихотворения,
написанного иногда знаменитым, а то и вовсе безвестным
поэтом, — так много и в таких разных направлениях сделано
было советской поэзией в те годы.
Где начинался этот великий подвиг нашей поэзии?
Пожалуй, даже не в первый день войны, а порой в тех
студенческих аудиториях, где бурлили молодые и дерзкие
поэты,
Павшие в первые же месяцы жесточайших боев, не
успевшие почти ничего сложить в эту пору, но зато уже на
учебной скамье, как принято говорить, трубившие тревогу,
звавшие своих сверстников вглядеться и вдуматься в ближайшее
будущее.
Они были не столько первыми жертвами войны, сколько
первыми ее бойцами, завещавшими потомкам устами автора
этой книги — Николая Майорова:
… пусть под именем моим
Потомок различит в архивном хламе
Кусок горячей, верной нам земли,
Где мы прошли с обугленными ртами
46 11 декабря 1964 года 1-я Авиационная улица согласно решению
исполкома Ивановского горсовета получила имя поэта Николая Майорова.
75
И мужество, как знамя, пронесли.
Всего несколько лет поэтического труда досталось на долю
Николая Майорова. Его творческий путь был горестно краток.
Молоденький, необстрелянный солдат поэзии, он сразу попал в
жестокую переделку, и несколько наивная пестрота его ранних
стихов стремительно сменялась суровыми и трезвыми нотами
присяги на воинскую верность своему времени, своему долгу:
Моя земля — одна моя планета.
Она живет среди ночей и звезд.
Мне говорят, что путь бойца-поэта