Позвони мне, позвони,Позвони мне, ради бога.Через время протяниГолос тихий и глубокий.Звезды тают над Москвой.Может, я забыла гордость.Как хочу я слышать голос,Долгожданный голос твой.Без тебя проходят дни.Что со мною, я не знаю.Умоляю – позвони,Позвони мне – заклинаю,Дотянись из далека.Пусть под этой звездной безднойВдруг раздастся гром небесныйТелефонного звонка.Если я в твоей судьбеНичего уже не значу,Я забуду о тебе,Я смогу, я не заплачу.Эту боль перетерпя,Я дышать не перестану.Все равно счастливой стану,Даже если без тебя!
Ливень
– Погоди!.. —А потом тишина и опять:– Погоди…К потемневшей земле неподатливый сумрак прижат.Бьют по вздувшимся почкам прямые, как правда, дожди.И промокшие птицына скрюченных ветках дрожат…Ливень мечется?Пусть.Небо рушится в ярости?Пусть!Гром
за черной горою протяжно и грозно храпит…Погоди!Все обиды забудь.Все обиды забудь…Погоди!Все обиды забыл я.До новых обид…Хочешь, высушу птиц?Жарким ветром в лесах просвищу?Хочешь, синий цветок принесу из-за дальних морей?Хочешь,завтра тебеозорную зарю посвящу.Напишу на заре:«Это ей посвящается.Ей…»Сквозь кусты продираясь, колышется ливень в ночи.Хочешь,тотчас исчезнет свинцовая эта беда?..Погоди!Почему ты молчишь?Почему ты молчишь?Ты не веришь мне?Верь!Все равно ты поверишь, когдаотгрохочут дожди.Мир застынет, собой изумлен.Ты проснешься.Ты тихо в оконное глянешь стеклои увидишь сама:над землей, над огромной землейсердце мое,сердце мое взошло.
Письмо домой
Мама, что ты знаешь о ней? Ничего.Только имя ее.Только и всего.Что ты знаешь, заранее обвиняее в самых ужасных грехах земли?Только сплетни,которые в дом приползли,на два месяца опередив меня.Приползли. Угол выбрали потемней.Нашептали и стали, злорадствуя, ждать:чем, мол, встретит сыночка родная мать?Как, мол, этот сыночек ответит ей?Тихо шепчут они: – Дыму нет без огня.Причитают: – С такою семья – не семья.Подхихикивают…Но послушай меня,беспокойная мама моя.Разве можешь ты мне сказать: не пиши?Разве можешь ты мне сказать?: не дыши?Разве можешь ты мне сказать:не живи?Так зачем говоришь: «Людей не смеши»,говоришь: «Придет еще время любви»?Мама, милая!Это все не пустяк!И ломлюсь не в открытые двери я,потому что знаю: принято такговорить своим сыновьям, —говорить: «Ты думай пока не о том», —говорить: «Подожди еще несколько лет,настоящее самое будет потом…»Что же, может, и так… Ну, а если – нет?Ну, а если, решив переждать года,сердцу я солгу и, себе на беду,мимо самого светлого счастья пройду, —что тогда?..Я любовь такую искал,чтоб —всего сильней!Я тебе никогда не лгал!Ты ведь верила мне.Я скрывать и теперь ничего не хочу.Мама, слезы утри, печали развей —я за это жизнью своей заплачу.Но поверь, — я очень прошу! — поверьв ту, которая в жизнь мою светом вошла,стала воздухом мне, позвала к перу,в ту, что сердце так бережно в руки взяла,как отцы новорожденных только берут.
«То, где мы жили, называлось югом…»
То, где мы жили, называлось югом…И каждый раз,как только мы вставали,казался мир вокруг настолько юным,что в нем — наверняка! — существовалипока еще не названные вещи.Беспомощный,под безымянным небомрождался мир.Он вовсе не был вечным.Усталым не был.И всесильным не был.Он появлялся.Он пьянил, как брага.Он был доверчивым и откровенным…О, это удивительное право:назвать землею – землю,ветер – ветром!Увидев ослепительное нечто,на миг сомкнутьторжественные векии радостно провозгласить:«Ты —небо!Да будет такотныне и вовеки!..Да будет мир ежесекундно юным.Да будет он такимсейчас и позже…»То, где мы жили, называлось югом.И было нам по двадцать лет.Не больше…И нисходила ночь — от звезд рябая.И мы,заполненные гулкой ширью,намаявшись,почти что засыпая,любовьбесстрашно называлижизнью.
«Горбуша в сентябре идет метать икру…»
Горбуша в сентябре идет метать икру…Трепещут плавники, как флаги на ветру.Идет она, забыв о сне и о еде,туда, где родилась.К единственной воде.Угаром,табуном,лавиною с горы!И тяжелеют в ней дробиночки икры…Горбуша прет, шурша,как из мешка – горох.Заторы сокруша.И сети распоров.Шатаясь и бурля, как брага на пиру,горбуша в сентябре идет метать икру…Белесый водопад вскипает, будто пунш,когда в тугой струе —торпедины горбуш.И дальше — по камням.На брюхе —через мель!Зарыть в песок икру.И смерть принять взамен.Пришла ее пора, настал ее черед…Здесь даже не река,здесь малый ручеек.В него трудней попасть, чем ниткою – в иглу…Горбуша в сентябре идет метать икру!Потом она лежит —дождинкой на стекле…Я буду кочевать по голубой земле.Валяться на траве,пить бесноватый квас.Но в свой последний день,в непостижимый час,ноздрями ощутив последнюю грозу,к порогу твоемуприду я,приползу,приникну,припаду,колени в кровь сотру…Горбуша в сентябре идет метать икру.
«– Отдать тебе любовь?..»
– Отдать тебе любовь?– Отдай…– Она в грязи…– Отдай в грязи.– Я погадать хочу…– Гадай.– Еще хочу спросить…– Спроси.– Допустим, постучусь…– Впущу.– Допустим, позову…– Пойду.– А если там беда?– В беду.– А если обману?– Прощу.– «Спой!» – прикажу тебе…– Спою.– Запри для друга дверь…– Запру.– Скажу тебе: убей!– Убью.– Скажу тебе: умри!– Умру.– А если захлебнусь?– Спасу.– А если будет боль?– Стерплю.– А если вдруг стена?– Снесу.– А если узел?– Разрублю!– А если сто узлов?– И сто.– Любовь тебе отдать?– Любовь.– Не будет этого!– За что?!– За то, что не люблю рабов.
«Будь, пожалуйста, послабее…»
Будь, пожалуйста, послабее.Будь, пожалуйста.И тогда подарю тебе ячудо запросто.И тогда я вымахну-вырасту,стану особенным.Из горящего дома вынесутебя,сонную.Я решусь на все неизвестное,на все безрассудное, —в море брошусь, густое, зловещее, —и спасу тебя!..Это будет сердцем велено мне,сердцем велено…Но ведь ты же сильнее меня, сильнейи уверенней!Ты сама готова пасти другихот уныния тяжкого.Ты сама не боишься ни свиста пурги,ни огня хрустящего.Не заблудишься, не утонешь,зла не накопишь.Не заплачешь и не застонешь,если захочешь.Станешь плавной и станешь ветреной,если захочешь.Мне с тобою – такой уверенной —трудно очень.Хоть нарочно, хоть на мгновенье, —я прошу, робея:помоги мне в себя поверить!Стань слабее.
Ностальгия
Ностальгия бывает по дому.По Уралу, по Братску, по Дону.По пустыням и скалам белесым,невозможно прозрачным березам.По степям, где метели тугие…У меняпо тебе ностальгия.По твоим просыпаньям тяжелым.По глазам и плечам обнаженным.По мгновеньям, когда ты со мною.По ночному бессонному зною.По слезам и словам невесомым.По улыбками даже по ссорам!По губам, суховатым с морозца…Я, решив с ностальгией бороться,уезжаю.Штурмую платформы.Но зачем-то ору в телефоны!Умоляю тебя: – Помоги мне!Задыхаюсь от ностальгии!..Ты молчишь.Ты спасать меня медлишь…Если вылечусь —тут же заметишь.
«Как детство, ночь обнажена…»
Как детство, ночь обнажена.Земля становится просторнее…Моя щека обожженапронзительным: «Скажи мне что-нибудь!..»«Скажи мне что-нибудь!.. Скажи!Скорей!Пусть будут волны – до неба.Заполони. Опустоши.И все-таки скажи мне что-нибудь!..Плати за то, что целовал,словами – вечными, как прошлое…Зачем учился ты словам?Скажи мне что-нибудь хорошее…За то, что ты не опровергвсе мужество мое нарочное,за бабий век, недлинный век —скажи мне что-нибудь хорошее…»Святая и неосторожная,чего ты просишь? Правды? Лжи?..Но шепчет женщина: «Скажи!Скажи мне что-нибудь хорошее…»
Радар сердца
У сердца есть радар.Когда-то,в ту веснутебя я угадал.Из тысячи.Одну.У сердца есть радар.Поверил я в него…Тебя я увидалзадолго до того,как повстречались мы.Задолго до теперь.До длинной кутерьмынаходок и потерь…Прожгло остаток сна,почудилось:«Гляди!Ты видишь? — Вот она…»И екнуло в груди.Радар обозначалтвой смех.Движенья рук.И странную печаль.И вкрадчивых подруг,Я знал твоих гостей.Застолья до утра.Твой дом.Твою постель.Дрожьтвоего бедра.Я знал, чем ты живешь.Что ешь.Куда идешь.Я знал, чьи письма рвешь.И от кого их ждешь.Я знал, в чем ты права.О чем мечтаешь ты.Знал все твои слова.И платья.И цветы.И абажур в окне.И скверик на пути,где предстояло мне«люблю» —произнести…Все знал я до того,как встретился с тобой…Но до сих пор —слепой!Не знаю ничего.