Этого стихотвореньяты не прочтешьникогда…В город вошли, зверея,белые холода.Сколько зима продлится,хлынувши через край?Тихов твоей больнице…– Стаська, не умирай!..Пусть в коридоре голом,слова мне не сказав,ставший родным онкологвновь отведет глаза.В тонкой броне халатамедленно я войдув маленькуюпалату,в тягостнуюбеду…Сделаю все как нужно,слезы сумею скрыть.Буду острить натужно,о пустяках говорить,врать, от стыда сгорая!..Так и не разберу:может быть, мы играемобав одну игру?!Может, болтая о разном, —очень еще живой —ты между темпрекраснознаешьдиагноз свой.Может, смеешься нарочнов этот и в прошлый раз,голову наммороча,слишком жалея нас?!В окнах,
больших к хмурых,высветится ответ.Как на твоих гравюрах —белый и черныйцвет.И до безумия простоканет в снежный февральстрашная эта просьба:– Стаська,не умирай!..
Старая записная книжка
Где же она пропадала? (Поиски – труд напрасный!)Вновь я ее листаю,с прошлым — глаза в глаза…В этой потертой книжке, будто в могиле братской —мертвыетелефоны,мертвыеадреса…Уже ничего не поправишь. Уже ничего не скажешь.И не напишешь писем.И не дождешься звонков…Вот на пустой странице — Шукшин Василий Макарыч.А перед этим — рядышком —Симонови Смеляков…Как поименный список армии перед боем(хватит работы санбатам, разведчикам и штабам!).Ояр!Куда же ты, Ояр?!Не отвечает Ояр.Сумрачно и таинственно палец подносит к губам.Строки в потертой книжке все еще смотрят призывно.Все еще дышат, требуют, вздрагивают и говорят.Я имя читаюи слышу глуховатый голос Назыма:«Брат, мы давно не виделись…Как поживаешь,брат?..»Трудно листать страницы.Видеть фамилии тяжко…Зимний полуденный Вильнюс.За незастывшей рекойулица Малонеи.«Стаська! – кричу я. – Стаська!»Он улыбается грустно. Машет нездешней рукой.Старая, старая книжка.Буквы поблекли.Однакоимя любое — словно прикосновенье к огню.Строчка:«Звонить Паруйру!!» Два восклицательных знака.Может, звонил.Не помню.Больше не позвоню.Старая книжка свидетельствует, жалует и обвиняет,Как черный квадратик в «Вечерке» — каждый ее листокГде ты, Кузьмич?Откликнись!..И комнату заполняетнеповторимо протяжный, скорбный луконинский вздохЯ позабыл о времени, старую книжку листаю.Вся она —будто исповедь осиротевшей семьи…Рана моя открывшаяся.Память моя святая.Други мои – товарищи.Вечные судьимои.
«Спелый ветер дохнул напористо…»
Спелый ветер дохнул напористои ушел за моря…Будто жесткая полка поезда —память моя.А вагон на стыках качаетсяв мареве зорь.Я к дороге привык. И отчаиватьсямнене резон.Эту ношу транзитного жителявыдержу я…Жаль, все чаще и все неожиданнейсходят друзья!Я кричу им: «Куда ж вы?! Опомнитесь!..»Ни слова в ответ.Исчезают за окнами поезда.Были —и нет…Вместо них, с правотою бесстрашноюговоря о другом,незнакомые, юные гражданеобживают вагон.Мчится поезд лугами белесымии сквозь дым городов.Все гремят и гремят под колесамистыки годов…И однажды негаданно затемносдавит в груди.Вдруг пойму я, что мне обязательнонадо сойти!Здесь.На первой попавшейся станции.Время пришло…Но в летящих вагонах останетсяи наше тепло.
Отъезд
Л. и Ю. Паничам
Уезжали из моей страны таланты,увозя с собой достоинство свое.Кое-кто откушав лагерной баланды,а другие — за неделю до нее.Уезжали не какие-то герои —(впрочем, как понять: герой иль не герой?..).Просто люди не умели думать строем, —даже если это самый лучшийстрой…Уезжали.Снисхожденья не просили.Ведь была у них у всех одна беда:«шибко умными» считались. А в России«шибко умных»не любили никогда!..Уезжали сквозь «нельзя» и сквозь «не можно»не на год, а на остаток дней и лет.Их шмонала знаменитая таможня,пограничники, скривясь, глядели вслед…Не по зову сердца, — ох, как не по зову! —уезжали, —а иначе не могли.Покидали это небо.Эту зону.Незабвенную шестую часть земли…Час усталости.Неправедной расплаты.Шереметьево.Поземка.Жесткий снег……Уезжали из моей страны таланты.Уезжали, чтоб остаться в ней навек.
«А они идут к самолету слепыми шагами…»
Василию Аксенову
А они идут к самолету слепыми шагами.А они это небо и землю от себя отрешают.И, обернувшись, растерянно машут руками.А они уезжают.Они уезжают.Навсегда уезжают…Я с ними прощаюсь, не веря нагрянувшей правде.Плачу тихонько, как будто молю о пощаде.– Не уезжайте! – шепчу я. А слышится: «Не умирайте!..»Будто бы я сам себе говорю:«Не уезжайте!..»
Памяти Василия Шукшина
До крайнего порогавели его, спеша, —алтайская породаи добрая душа…Пожалуйста, ответьте,прервав хвалебный вой:вы что —узнав о смерти, —прочли его впервой?!Пожалуйста, скажите,уняв взыгравший пыл:неужто он при жизнихоть в чем-тохуже был?!Поминные застолья.заупокойный звон…Талантливее, что ли,стал в черной рамке он?!Убийственно-жестоки,намеренно-горькипосмертные восторги,надгробные дружки.Столбы словесной пылии фимиамный дым…А где ж вы раньше были —когда он былживым?
Другу, которому я не успел написать стихов
Есть на свете такие парни —дышит громко,смеется громко,любит громкои шепчет громко!Есть на свете такие парни…Есть на свететакие парни!К жизни он припадает губами,Пьет ее.И напиться не хочет…И когда — такие! — уходятвдруг,на взлете,на взмахе,на вздохе, —как земля в сентябре, обильны, —ничего не чувствуешь.Толькожжет обида. Одна обида.На кого – не знаю.Обида.И гадать не хочу.Обида.Есть на свете такие парни.Все для жизни в них —не для памяти!Память, в общем-то, по иронии —вещьдостаточно односторонняя.И бубнить про нее округлов данном случаеслишком глупо,слишком горько и бесполезно…Мы — живые.Мы — из железа.Пусть намеком пустые урныкрематорийдержит за пазухой.Вновь меня заполняет утро,как улыбкаЖеньки Урбанского.
Планета друзей
А вам не услышать, как холодно звякают листья.А вам не увидеть дрожания каменных веток…Я это пишу слишком близко от вас.Очень близко.И все ж таки так далеко, как с другой планеты.На этой планетесебе яне доверяю.Смеюсь над собой, — и никак не кончается это.Я голос теряю.Я чьи-то пути повторяю.И вижу:проходит мимо ваша планета!Она появляется —чудо мое зоревое,глаза застилает!Величием дышит крамольным.Она проплывает в густом голубом ореоле,прошитая солнцем.Продутая ветром.Пропахшая морем.На этой планете, на этой планете вашейгудят поезда,громыхая бессонно, бессвязно.Тяжелые стрепеты пыльными крыльями машут.У тихих селений стоят умудренные вязы…Я знаю:на вашей планете проходит лето.Ночная река источает целебный холод.Проходит лето.Проходят ссоры.Друзья проходят.Проходит мимо, проходит мимо ваша планета.И я поднимаюсь.И я подчиняюсь крику.И в собственном крике,тяжелом и темном,вязну…Я должен прыгнуть.Я прыгну!Сейчас я прыгнуна эту планету —земную,добрую,вашу.
«Над камином стучат ходики…»
А. Аграновскому
Над камином стучатходики…Где упали друзьяхолмики.Навсегда зарослитравами.До сих пор их домав трауре…А другие пошли в физики.Мне о них разузнать —фигушки!Мне у них про делавыпытать —все равно что секретвыболтать…А иные нашлижилочку,может, даже и впрямь —жирную.Полюбили столыкрупные.Полюбили словакруглые…Им грешно до меня снизиться,И застыл телефонв книжице.Как рыбешка в углу невода.Номер есть, а звонить —некуда…Похудела моякнижечка.Там, где раньше канат, —ниточка.Там, где раньше моря, —озеро.А заместо весны —осени.
Ровесникам
Артуру Макарову
Знаешь, друг,мы, наверно, с рожденья такие…Сто разлук нам пророчили скорую гибель.Сто смертейусмехались беззубыми ртами.Наши мамывестеймесяцами от нас ожидали…Мы росли —поколение рвущихся плавать.Мы пришлив этот мир, чтоб смеяться и плакать,видеть смертьи, в открытое море бросаясь,песни петь,целовать неприступных красавиц!Мы пришлибыть,где необходимо и трудно…От землигорода поднимаются круто.Вексуров.Почерневшие реки дымятся.Свет костровлег на жесткие щеки румянцем…Как всегда,полночь смотрит немыми глазами.Поездаотправляются по расписанью.Мы ложимся спать.Кров родительский сдержанно хвалим…Ноопятьуезжаем, летим, отплываем!Двадцать раз за окномзори алое знамя подымут…Знаю я:мы однажды уйдемк тем,которые сраму не имут.Ничегоне сказав. Не успев попрощаться…Что с того?Все равно: это — слышишь ты? —счастье.Сеять хлеби смеяться в ружейные дула…Жить взахлеб!Это здорово кто-то придумал!