Мы — это мы
Шрифт:
Старейшины сидели у подножия камня. Вовсе не дряхлые старцы, двое в самом расцвете сил и лишь третья — седая, но еще крепкая старуха.
В одном из мужчин Хэл не без досады узнал Джо Аганна. И когда это он успел пролезть в старейшины?
В толпе зашептались, когда кузнец и его спутники, заключив Хэла и Пола в кольцо, проложили себе дорогу сквозь нее. Слово «Свершитель» толкалось в уши Хэла со всех сторон, пару раз он услышал и «Райни». Интересно, откуда им известно имя Свершителя, кто такой осведомленный?
Но он не обернулся из страха увидеть отвращение на знакомых с детства лицах. Смотрел прямо, на фигуры старейшин, от которых, впрочем, тоже ничего хорошего ждать не приходилось. Особенно от Аганна — его круглое, обрюзгшее лицо, напоминающее переполненную котомку, светилось торжеством. «Призрака» Хэл устроил еще мальчишкой, но у Аганна была хорошая память.
Старухе было, казалось, вообще все равно, она выглядела как человек, которого оторвали от важных дел ради какой-то ерунды. И лишь третий, Дуглас Холл, тоже зажиточный крестьянин, смотрел на Хэла с сочувствием. Вернее, пытался смотреть. Зрение у него сильно ослабело с возрастом, и глаза своим расфокусированным взглядом напоминали голубых рыбок, мечущихся по дну прозрачного ручейка.
— Братья и сестры! — пафосно начал Аганн, едва Хэл и его отец приблизились к камню. — Летний день, как говорится, год кормит, так что давайте решим это дело как можно скорее, тем более что оно совершенно ясное.
Толпа согласно зашумела, и Хэл с тоской подумал, что склонен согласиться с Аганном — поскорей бы все закончилось. Он думал сейчас только об отце. Каково ему стоять здесь, перед всеми, и наблюдать позор младшего сына?
Но Пол совершенно не выглядел ни раздавленным горем, ни даже смущенным. Прямой, как стрела, он заложил руки за спину и мерно покачивался с носка на пятку. Хэл постарался придать себе такой же независимый вид, но устремленные на него со всех сторон взгляды, казалось, высасывали силы, размывали волю.
— Дирхель Магуэно, признаешь ли ты себя виновным в нечестивых сношениях со Свершителем, каковые строго запрещены и караются пожизненным изгнанием из любого сообщества? — Все это Аганн выпалил на одном дыхании и с таким довольным видом, словно ничего лучше ему в жизни произносить не доводилось. Несмотря на полноту, лицо его не выглядело мягким — нос, как клюв ястреба, глаза хищно блестят под нависшими веками.
И тут Хэла внезапно прорвало.
— В сношениях? — громко повторил он, словно не веря своим ушам. — В каких еще сношениях, мы просто дружим!
Возмущенный гул толпы расплескался на отчетливые, одобрительные смешки молодежи.
Аганн побагровел.
— Не смей паясничать, проклятый Темным сопляк! Твоя жизнь висит на волоске!
— Да ну? — Хэл насмешливо упер руки в бока. — Уж не воображаешь ли, что это ты ее подвесил?
— Да ты...
— Минутку, минутку! — прервал перепалку Дуглас и выступил вперед. Споткнулся, неуклюже взмахнул руками, но все же удержал равновесие. — Давайте поспокойнее. Хэл, мы тебе не враги, наоборот, хотим помочь.
— Оно и видно, — не удержался Хэл, и Пол с силой сжал его ладонь.
Дуглас пропустил мимо ушей этот выпад. Он был отцом шестерых взрослых детей, и подобные фразы отскакивали от него, как градины от крыши.
— Даже если ты оступился, это еще не повод прибегать к крайним мерам, — Аганн дернулся, но Дуглас поднял руку и не дал ему вмешаться, — нет-нет, Джо. Все здесь знают, что у тебя зуб на паренька, так что погоди.
Аганн побагровел, как свекла, а Хэл мысленно поаплодировал смелости Дугласа. И впервые почувствовал, что, быть может, есть надежда как-то все решить... ну, без изгнания.
Никогда еще бестолковая Калья не казалась ему столь привлекательной. В жизни здесь вдруг оказалось так много всего, о чем можно пожалеть.
— Слушай-ка, Хэлли, — спокойно обратился к нему Дуглас, игнорируя усиливающийся шум, — молодые всегда совершают глупости. Если ты прямо сейчас, перед всеми, скажешь, что ошибался и больше так не поступишь... наказание, конечно, будет, но никто тебя не изгонит. Правильно? Ведь правильно? — Он возвысил голос так, чтобы слышали все.
Люди беспорядочно загалдели, но в целом Хэл услышал много сочувствующих голосов, и надежда вспыхнула сильнее. Пол вновь до боли стиснул его руку.
И тут сердце упало. Хэл осознал суть слов Дугласа, которая не сразу дошла до сознания, заглушенная надеждой. Бессмысленной, на самом-то деле.
«Скажи, что ошибался и больше так не поступишь».
Но он не мог так сказать. Не мог бросить Эдварда. А если сейчас он солжет перед всей деревней и продолжит тайно общаться с юным Райни, его наверняка поймают, и тогда разозленные односельчане могут и не ограничиться изгнанием.
Он взглянул на отца и поймал на его лице проблеск надежды. Да, он смирился с решением Хэла, благословил его в путь. И все же в глубине души желал, чтобы сын отказался от гибельной затеи...
Хэл любил отца в этот миг как никогда — за то, что тот не обременяет его этой надеждой, хранит ее в себе. И все же видеть ее было больно.
«Но вспять безумцев не поворотить...»
Он вскинул голову, безуспешно попытался поймать взгляд Дугласа, направленный куда-то на его ухо, и сказал, громко, обращаясь, скорее, ко всем собравшимся:
— Благодарю за оказанную милость, которой я, несомненно, не заслуживаю. И потому не приму ее...
Возмущенный гам обрушился проливным дождем; даже те, кто минуту назад сочувствовал Хэлу, теперь горячо осуждали его. Они проявили снисхождение, а неблагодарный мальчишка отшвырнул протянутую руку — и ради чего? Видать, правду говорят, общение со Свершителями помутняет разум...
Дуглас поднял руку, и шум не сразу, но постепенно начал стихать.
И тут вдруг заговорила старуха, про которую Хэл успел забыть, полагая, что она не вмешается:
— Дирхель Магуэно. — Голос у нее был сиплый, а изборожденное морщинами лицо походило на высохшее речное русло. Седые волоски торчали из его впадин и складок, как мертвые растения. — Хоть ум твой и затуманен, все же подумай о своих родителях. Подумай о сестрах, их детях и детях их детей. Твое изгнание принесет им вечный позор, ты уйдешь и встретишь свою судьбу, а они останутся. И до конца своих дней будут нести тяжкую ношу. Стоит ли этого твое упрямое безумие?