Мы искали друг друга
Шрифт:
Антонина тотчас же, едва закрыв за собой дверь, заключила гостя в объятия и одарила долгим жарким поцелуем. Макс ощущал себя как на минном поле: одно неосторожное движение и они что-нибудь непременно здесь опрокинут, наделают шуму, переполошат и бабушку с правнуком и всех соседей… Он не готов был к столь бурному проявлению необузданной страсти, но не находил в себе сил (да и желания) противиться.
— Пойдем, — прошептала Тоня.
Не снимая пальто, они прошли через небольшую комнату, где в темноте угадывались очертания дивана, на котором кто-то спал, вошли в комнатку еще меньших
Наконец-то они освободились от пальто, скинув их на стул. Дверь Тоня заперла на шпингалет. Она буквально пылала, и, обняв Макса, обдала его жаром своего, как видно истосковавшегося по мужской ласке, тела. Они повалились на кровать, заскрипевшую, обиженно, старыми пружинами. Рука Макса запуталась в медно-рыжих волосах…
В этот момент в дверь постучали.
Антонина заругалась сквозь стиснутые зубы, рывком встала. Вышла, прикрыв за собой дверь. До Макса донеся шум и негромкая перебранка: «чего ты мне жить не даешь…», «… совсем стыд потеряла», «да пошла ты…». Макс торопливо надел пальто. Заниматься сексом в такой обстановке… нет уж, увольте; Рудик, его больничный приятель, и тот не рискнул бы.
Тоня пыталась удержать Макса, правда, не слишком настойчиво, поняв, что не судьба им, нынче, заняться любовью…
Новый год по московскому времени Максим встретил дома, в кругу семьи.
Жизнь — это не те дни, что прошли, а те, что запомнились.
Новогоднее приключение Макс пожелал бы забыть, вычеркнуть из жизни. Очень уж незавидна роль юнца, которого соблазнила и собиралась затащить в постель зрелая женщина, и которому ничего не обломилось. Ну, за что такая непруха?
Зацикливаться на неудачах — последнее дело. Подсознательно Макс понимал: заниженная самооценка — верный способ остаться неудачником до конца дней своих. Понимал и старался смотреть на жизнь с оптимизмом. Только не всегда у него получалось.
Зимняя сессия далась Максиму тяжело, можно сказать, еле-еле. Обошлось без «хвостов», и то, слава богу.
В феврале заметно потеплело, зацвел урюк. Зима огрызалась еще редкими холодными дождями, переходящими в снег, но окончательный приход тепла был не за горами.
Вместе с запахом весны в воздухе витала тревога. По городу ползли слухи: готовиться что-то страшное, чуть ли не массовая резня. Участились уличные стычки. Их можно было бы списать на обычные разборки подростковых группировок, если б не бросалась в глаза явная националистическая окраска. Кто-то старательно подогревал антирусские настроения в молодежной среде.
Восток — дело тонкое. А где тонко, там и рвется. Здесь бытовой конфликт, обычная свара между соседями может спровоцировать настоящую бойню.
В то воскресенье все началось с банальной драки у кинотеатра. Показывали индийского «Танцора диско». У касс, разумеется, вавилонское столпотворение — всем известна любовь азиатского населения к индийскому кино, проявляющаяся столь бурно, что на её фоне меркнут киношные страсти. Билеты брались буквально с боем, оторванные пуговицы и рукава никто в расчет не брал. У кого-то сдали нервы: ответил на толчок пинком, а на удар ударом. Ножом.
На мгновенье стих гомон толпы, она расступилась вокруг распластавшегося на асфальте тела, страшась поверить в реальность происходящего. Вид багрового пятна, расплывающегося по белой рубашке, вогнал людей в ступор.
Гнетущая тишина взорвалась криками. От кинотеатра волнами пошли хаос и насилие. Окрестные улицы мгновенно оказались во власти бесчинствующей толпы, избивающей «европейцев», всех, кто только попадался под руку, не разбирая правых и виноватых.
Несколько дней город гудел растревоженным ульем. Постепенно все вернулось на круги своя. Но в людях поселились страх и недоверие.
В целом мире никто не догадывался, что огромная страна уже вступила на путь, который через каких-то семь лет приведет к ее распаду.
В Средней Азии основной строительный материал — глина. Из нее не одно тысячелетие возводились и селения и целые города. Постройки со временем ветшали, рассыпались, возвращаясь к исходному состоянию, к глине, которая, в свою очередь, служила строительным материалом для новых сооружений. Затем все повторялось снова и снова. Среднеазиатские города, таким образом, в буквальном смысле, возникли из праха, дабы в прах обратиться. Даже в самых древних из них, за редким исключением, не сохранилось старинных зданий.
Родной город Максима был относительно молод, построен в советское время и до шестидесятого года именовался Сталинобадом. Тогда это был небольшой уютный городок, перенесенный сюда, казалось, из российской глубинки: точно такие же домики с палисадниками, сидящие на лавочках у ворот старушки ничем не отличались от своих сверстниц откуда-нибудь из Борисоглебска или Старого Оскола. Во дворах двухэтажек русские мужики так же «забивали козла», по пути с работы заскакивали попить пивка или «пропустить соточку» в забегаловку — «американку». Всех и отличий — текущие вдоль дорог арыки (чисто азиатский элемент городской инфраструктуры), да еще высоченные пирамидальные тополя по обочинам.
Город рос. Росли и проблемы. Пресловутый квартирный вопрос испортил не только москвичей. Душанбинцы, «дети понедельника» (душанбе, по-таджикски — понедельник) все чаще стали задумываться: не про них ли написана песенка «Остров невезения»?
Появились чемоданные настроения.
На Главную площадь вышли десятка два пенсионеров из здешних немцев, развернули плакат «Отпустите нас на родину». Сначала на них никто не обратил внимания; прохожие равнодушно читали воззвание, проходили не задерживаясь. Милиция появилась через четверть часа, когда стали собираться зеваки. Демонстрантов оттеснили и препроводили в ближайший участок, где строгого вида «человек в штатском» потребовал предъявить документы. Немцы спокойно достали паспорта, отдали «гебисту». Тот долго и внимательно их изучал, затем сложил аккуратной стопкой на столе; жестко глянул в глаза представительного немца, держащегося уверенней остальных, явно лидера группы.