Мы искали друг друга
Шрифт:
Вот и поговорили… Боже ты мой, ну что она как жвачку жует. Опять ведь расстанутся, не сказав ничего.
— Максим!
— Саша!
Прозвучало синхронно, и — опять пауза. Молчание первым нарушил Макс:
— Я думал о тебе.
— И я.
— Давай завтра встретимся.
Саша чуть не разревелась — идиотка, ну что бы ей раньше позвонить!
— Я завтра уезжаю, — пролепетала она жалобно, — на практику.
— А-а. — Макс был явно разочарован. — А когда приедешь?
— Не знаю. Постараюсь в этом месяце вырваться на день-два…
— Позвонишь?
— Ага. — Саша вздохнула. — Я скучала по тебе, Макс.
— Правда? И я…
Спать Саша укладывалась счастливая и грустная,
Так она и заснула — с печальной улыбкой.
Участок, где располагался университетский лагерь, на геологическом языке именовался Зиддинским грабеном. Несмотря на пугающее название, то была довольно симпатичная местность. Здесь имелись изумрудно-зеленые холмы и скальные обрывы, стремительная речка и тополиная роща над обрывом.
Лагерь: три ряда палаток, столовая под навесом, походная кухня. Вечером, для освещения, заводили движок-электрогенератор, его треск сливался с шумом реки — своеобразная замена сверчку.
Конец июня. Лето добралось и сюда. Днем пекло, камни накалялись — не притронешься, но стоило солнцу зайти, становилось свежо. Под утро и вовсе колотун: с реки сыростью тянуло, вылезать из теплого спальника — и думать не охота, а куда денешься. Вот уже дежурный дурным голосом орет: «Подъем!», молотит по подвешенному рельсу железякой; полусонный народ бредет к речке умываться… Будни. Рутина. Маршрутные дни, камеральные дни…
Чтобы как-то разнообразить бытие, Александра сотоварищи сходили на минеральный источник, нарзанчику попить. Полдня туда шлепали, полдня обратно, ноги посбивали — такой путь отломить, да по крутым склонам… Вот, ведь — охота пуще неволи. Тут главное — уйти от однообразия лагерной жизни. А то, получается как в анекдоте: «Начальник пионерлагеря построил пионеров и говорит:
— Запомните, здесь, прежде всего — лагерь, а уже потом — пионерский».
Монотонное течение дней нарушило необычайное происшествие. С перевала спустилась группа туристов-дикарей: двое мужчин и две женщины, по виду явно не здешние. Оказались — немцы. Один из них, кое-как изъяснявшийся по-русски, вежливо поинтересовался у дежурного, где им можно поставить палатки. Тот показал рукой в сторону обширной поляны за лагерем:
— Да, вон — места много. Ставьте, где захотите.
Немцы разбили бивак не так, чтобы вплотную, но и не слишком далеко, в пределах видимости. Установили палатки, наладили костерок, сварганили что-то на обед, а пока варилось, решили позагорать и поиграть в волейбол. Взорам изумленных геологов предстали худощавые, длинноногие и абсолютно лишенные комплексов (ну, еще бы — заграница!) люди: джентльмены в «костюме Адама», дамы — в «платье Евы», соответственно.
На горном склоне, по-над речкою, притулились три небольших кишлака: Насруд, Пасруд и Намозга. Пожалуй, все их население высыпало посмотреть на необычное представление, устроенное путешественниками-нудистами. Таким образом, зрителями в партере оказались геологи, а на галерке — кишлачные жители.
Для кого развлечение, а кому — головная боль. Лагерное начальство в лице Юнуса Раджабовича (Саксофона), было чрезвычайно шокировано неподобающим поведением иностранцев, забывших, что находятся они не у себя дома, на каком-нибудь диком пляже, а на нашей, советской земле. Саксофон дважды протер очи, прежде чем поверил в реальность увиденного. Стоя на возвышении, откуда великолепно просматривалась поляна, он поднес, было, к глазам восьмикратный бинокль, носимый им постоянно, но тут же опустил, решив: могут неправильно понять. Некоторое время Саксофон пребывал в полной растерянности: что предпринять? Как разговаривать с немцами, когда они в таком… непотребном виде? Иностранные граждане, к тому же… Не наломать бы дров. Саксофон призвал в помощники Тимура
Дуче потом рассказывал в узком кругу, как проходило дипломатическое рандеву. Немцы, увидев столь представительную делегацию, усовестились: трое из них скрылись в палатке, а оставшийся, прежде чем начать разговор, соизволил таки надеть спортивные трусы. Это был долговязый парень, с огненно-рыжей шевелюрой и улыбкой «шесть на девять».
— Здра-вствуй-те, — выговорил по слогам немец.
— Гут морген, — поздоровался глава делегации, хотя правильнее было бы сказать «гутен таг».
Используя все свои познания в немецком, Саксофон попытался изложить суть имеющихся у «советской стороны» претензий:
— Вир хабен… э-э, протест. Зи нарушайт мораль. Вир волен… э-э… Зи мюссен прекращать стриптиз!
Слово «стриптиз» он выговорил с подчеркнутой брезгливостью.
Немец продолжал скалиться, демонстрирую лошадиные зубы.
— Гово-рит-те по-рюски пожа-луй-сто.
Переговоры длились недолго. Иностранцам было предложено на выбор: а) впредь не смущать студентов и местных жителей, появлением в обнаженном виде; б) покинуть окрестности лагеря.
Немцы выбрали второе.
Бессмертной фразе «В нашей стране секса нет» еще только предстояло прозвучать через пяток лет с телемоста «Познер — Донахью». Но и теперь, в советской глубинке, граждане строго блюли мораль, заявляя решительное «нет» всяческим «стриптизам-нудизмам».
Впрочем, те же самые граждане нередко оказывались посетителями подпольных видеосалонов, где за «чирик с рыла» можно было посмотреть отменную «клубничку».
У Саши занозой сидело в голове: удрать в город. В принципе, можно было отпроситься на денек-другой, только веская причина нужна, а ей ничего на ум не приходило, кроме банального «к стоматологу». На зубную боль здесь жаловался каждый второй «сачок», досаждая начальству стереотипными просьбами. Не желая множить число симулянтов, получивших отказ, Саша решила прибегнуть к древнему как мир способу — самоволке. Тут и выдумывать ничего не надо, схема отработана: утром выходишь на трассу, ловишь попутку до города, вечером — обратно. За вычетом времени на дорогу, у «самоходчика» на всё про всё остается пять — шесть часов. Не бог весь что, разумеется, да ничего не попишешь — довольствуйся тем, что имеешь.
И все бы ничего, только никак не получалось у Александры выкроить день для самоволки. То одно мешало, то другое… Текучка. На беду Сашу сделали маленьким начальником — командиром отряда. Собачья должность: привилегий никаких, а мороки… Под началом у нее оказался мужской коллектив, числом шесть душ. Контингент подобрался аховый — те еще работнички. К тому же, все, как один, закоренелые «хвостисты». Им что-то поручить — проще самой сделать. Вот и крутилась Саша «как белка в мясорубке».
Шла вторая половина июля, до конца практики всего десяток дней оставался, когда Саше удалось выбраться на волю. Можно было уже и не торопиться, да разве усидишь — на крыльях любви Саша летела… Ну, про «крылья», скорее для красного словца сказано, но что торопилась — факт. Натерпелось добраться до телефона, набрать врезавшийся в память номер, услышать знакомый голос… Вот тут-то ее ждал, что называется, облом. Дозвониться удалось лишь с третьей или четвертой попытки, когда и времени оставалось всего ничего. Ответила женщина, вероятно мама: