Мы побелили солнце
Шрифт:
– А тебя никто и не спрашивает. Мы с Данечкой поедим, нам же больше достанется… Ну? Мне самой, по-твоему, его на пятый этаж тащить?
Игорь кривится. Пару секунд искренне раздумывает – и подхватывает тяжелую сумку.
А затем подходит ко мне.
Я мгновенно делаю шаг назад. Первым порывом было спрятать лицо за капюшоном и надвинуть сползающие очки, но руки заняты сумками. Вжимаюсь в машину и делаю вид, что Игоря вовсе не замечаю, а только с интересом разглядываю фонарь. По третьему кругу за ночь отвечать на дебильные вопросы взрослых
Но он только касается ручки моей сумки и тихо спрашивает:
– Помочь?
Тут же прижимаю драгоценный ноутбук к себе поближе.
– Да не. Я сам.
– Понял, – и он сразу убирает руку. Несколько секунд смотрит на сумку и вдруг издает смешок: – Ноут в чемодане таскать? Ну оке-е-ей.
Как он понял, что там ноутбук? Он же даже на вес не успел попробовать! Или по моей реакции догадался?
А Игорь загребает еще и пакет с продуктами, после чего бодро шагает к дому.
– Ну чего? – интересуется вроде как у матери, но смотрит на меня. – Бабка там утур херек?
Я не вдумываюсь, что он сказал. Но мать всплескивает руками и, гневно нахмурившись, выдыхает:
– Между прочим, это моя мама! И бабушка Дани! Имей уважение!
– Ну я-то ее знать не знал. Мне что теперь, расплакаться?
– У нее просто сердце прихватило! Хоть бы извинился за такой юмор…
– Извиняюсь.
Может, я слишком поспешно составил о нем мнение, но кажется, он вообще никогда не испытывал раскаяния. Меня это покоробило, как покоробила и странная шутка в адрес бабушки, смысл которой начал медленно до меня доходить.
– В этом мире я гость непрошеный, отовсюду здесь веет холодо-о-ом… Не потерянный, но заброшенный… – Игорь от скуки тихо заводит песню, пока взбирается по ступеням и качает сумкой с арбузом, как маятником. – Роз, ну так че, Даниил к нам надолго?
– Я не Даниил! – мой голос пронзительным эхом прокатывается по подъезду. – Я Данила! Это не то же самое!
– Ага, – и снова Игорь не смущается ни на йоту. – Буду знать, спасибо за полезную информацию.
Стискиваю посильнее зубы. Возмущаться мне не позволяет сумасшедшая одышка, хотя мы вроде только миновали третий этаж.
У меня есть время, чтобы сравнить ожидания от этой встречи и саму встречу. Я не хочу есть, я уже не хочу даже спать, а хочу просто полежать и обдумать, как мне выживать в пятиэтажной клетке. Что я имею? А имею я только надежду, что бабушка поправится как можно скорее. Там я хотя бы худо-бедно обезопасил себя от желтых предметов и позавешал все окна, причем не вызвав подозрений бабушки. Здесь же мне предстоит либо то же самое, либо три пары темных очков на носу и перспектива все две недели проваляться под одеялом. Позорище. Да и как-то плевать, что про меня подумает мать и сисистер-задрот. Главное, чтоб по всей Москве не растрепали.
– Вот мы и дома, – сладко журчит мать, проталкивая меня в квартиру.
Я мельком окидываю прихожую взглядом – и присвистываю.
Голубые обои в виде карты с парусниками, гармоничная
Казалось, эта квартира была обустроена специально для меня. Казалось, они заранее знали о моей ксантофобии и решили сделать мне сюрприз. Как маленький сладкоежка считает раем пряничный домик из сказки; как интроверт вожделеет жить в домике на дереве, куда ни один посторонний человек забраться не может – так и я уже был готов обнять эту синюю комнату с корабликами без единого намека на желтый цвет.
От восторга я даже снимаю очки и щурюсь от приятного аквамарина. Еще пару секунд – и стены лопнут, а море вырвется из обоев и захлестнет меня солеными волнами. Я никогда не видел чужой мир настолько свежо и ярко, без черных стекол, без вечной привычки натягивать капюшон и отворачиваться, чтобы ненароком не зацепиться взглядом за лимонное извращение. Даже лампы были такими же, как у бабушки – белыми и закрученными в спираль.
Если другие комнаты будут не такими божественно синими, как эта – я поселюсь прямо в прихожей, ведь я уже полюбил ее всем сердцем.
– Да не стой на пороге, – усмехается Игорь, хотя его лисьи глаза под цвет обоев показывают, что он не усмехается, а явственно насмехается над моей робостью, при этом пытаясь казаться уязвимым. – Да-ни-ла. Ты говорящий вообще или нет? Проходи, ну!
Он не скрывает снисходительности ко мне. Он, напротив – выражает ее всей своей сущностью. Я был слишком маленьким для него, слишком странным, слишком простым и, да что там – чужим. Слишком чужим и слишком не вписывающимся в его планы. Дети вообще часто не вписываются в планы мужиков – особенно взрослые и возникшие из ниоткуда, как чертик из табакерки.
А, может, он в принципе не любил чужаков. Не знаю. Но его отношение определенно мне не нравится.
Назло ему я продолжаю стоять у двери – маленький суровый мальчик в капюшоне во всеоружии в виде ответного презрительного взгляда.
Но и на него Игорь усмехается, предопределив собственный триумф.
Медленно скидывает камуфляжку.
И на моих глазах мгновенно отпечатывается лимонная вспышка.
И горло тут же сдавливает железной петлей. И дыхание перехватывает, и я закашливаюсь, разрывая горло. И меня начинает тошнить. И все тело погружается в немоту.
И масло. Масло, слишком много масла, в котором я тону и не могу вдохнуть… слишком много желтого… Масло его свитера затекает в уши, масло золотой цепочки забивается в ноздри, масло бананового браслета на его тонком запястье отпечатывается ядовитым пятном на веках и парами въедается в мозг…
Кажется, я реально и без шуток мог задохнуться, если б тотчас не сорвался и не выбежал из прихожей. И я выбегаю. Стремглав нахожу уборную и влетаю в нее. Скрючиваюсь над унитазом, выблевываю из себя все масло желтой желчью, а затем смываю ее и тщательно отбеливаю ободок туалетной бумагой.