Мы погибнем вчера
Шрифт:
– Бегом!
Позади грохотали выстрели немецких карабинов. Изредка взрывался грохотом Валеркин 'Дегтярь'. И она послушно побежала вперед, удерживаемая за мешок рукой деда.
Бежали, если можно так назвать передвижение по грязи, которая достает всего лишь по щиколотку, минут десять.
– Стой, привал… – и Рита, и Еж, и даже дед дышали уже через раз.
– А чего тихо стало? – вдруг понял Андрей.
Все вдохнули и замерли на выдохе.
И впрямь тишина. Только немцы, но уже вдалеке, шипели ракетами.
А потом кто-то зачавкал в серебристой, подсвеченной сквозь
Они приподняли винтовки, еще сегодня вылизанные под суровым присмотром деда почти до блеска, а теперь извазюканные в торфяной грязи.
Из тумана показался хромающий Валерка.
– Фу ты… Пугаешь, как Фредди Крюгер…
– Это еще кто? – устало спросил Валера и рухнул в мягкую грязь.
– Да так…
– Пулемет где? – шмыгнул носом дед. Видно было, как он тоже измотался.
– Они по следу пошли. Человек десять, может двенадцать. Кучно так. Я их метров на двести подпустил. И влупил очередью длинной. В самую толпу. Не понравилось, сукам. Тут же попадали. Аж брызги по сторонам. От грязи, в смысле. А потом стрелять по мне начали. А я стрельну и отползу тут же, стрельну и отползу… Они пока головы подымают – я уж метрах пяти. А они по выхлопу бьют, дураки! – Валера довольно засмеялся. – Диск кончился, потом второй. Смотрю, обратно поползли. Я подождал, не дурак же. Может обманывают? Неее… Точно ушли. И забрали своих. А пулемет я в промоину бросил. Все одно патроны кончились. А если бы они опять пошли, я бы с этой железякой далеко не ушел.
– А чем воевать-то будешь?
– А найду чего-нибудь. Этот, как его… Хервассер, есть еще?
– Киршвассер, дубина ты, хоть и доктор, – беззлобно подначил его дед. – Черешневая вода, по-нашему.
– Давай черешневую воду. Хлебнуть надо, для поддержки сил.
– Пулемет жалко, блин, – вздохнул Ежина. – Хороший был пулемет…
Валера прищурился было от наступающей злости, но дед вдруг громко зевнул и сказал:
– Пулемет хороший, но Валерий Владимирович лучше! – И достал фляжку из мешка.
– А кто ж спорит то! – распахнул глаза Андрюшка! А про себя подумал: 'А я бы не выкинул…'
Валера глотнул из фляжки. И даже его, привыкшего к медицинскому спирту и ядреному деревенскому самогону, передернуло.
– Ух!… – просипел он. – Не фига не черешня. Больше на крапиву смахивает…
Дед понюхал:
– Аааа… Вот это и есть шнапс. Не то, что та водичка! – и довольно гоготнул. – Держи-ка, Ритуля!
– Нее… Я не буду, – слабо запротестовала она. Но фляжку взяла. И глотнула. Хотя и не хотела.
– Вовсе не так уж и крепко… – сказала она, когда откашлялась и утерла слезы…
А когда огонь в пищеводе и желудке слегка утих, вдруг почувствовала прилив сил.
– Еще? – улыбнулся Валера.
Она качнула головой. Мол, хватит.
– Тогда пошли, – сказал дед. – Сейчас самое трудное будет…
Дед, оказалось, не шутил. Если до привала они кое-как, но шли, то сейчас в буквальном смысле пришлось ползти. Метров пятьдесят еще прошли, а дальше болото стало просто затягивать в себя, воняя сероводородом.
Поэтому поводу долго Еж возмущался, но потом и он замолчал, устало продираясь сквозь грязь…
…Гауптштурмфюрер СС Герберт Цукурс внимательно изучал карту. Послать погоню за русскими ночью, по болоту, он, естественно, не рискнул. Шаг в сторону – можно утонуть, а идти прямо по следам партизан – значит постоянно быть на прицеле. Чертов пулеметчик убил еще одного солдата и ранил двоих. А еще днем двое подорвались на сюрпризе в управе. Итого потери – двое убитых, трое раненых. Против одного партизана. Оберштурмфюрер Лакстиньш доложил, что русских на болоте было четверо. Всего четверо! Против батальона! Ну ничего… им чертовски повезло. Не более. И как эти же русские говорят – против лома нет приема?
Значит так…. Партизаны идут по болоту с варварским названием Дивий Мох напрямик, по известной только им тропе. Болото это похоже на крокодила – только вместо пасти у него – длинным и узким языком – полуостровок с выходом на сушу. В обход, по краю болота, до выхода этого гребня около сорока километров. Значит достаточно одного взвода, чтобы перекрыть эту горловину и запечатать их там наглухо. Насмерть! Русские наверняка выйдут на сушу только к утру. И рухнут там без сил. А к утру, в крайнем случае к обеду, мы будем там. И возьмем их тепленькими…
– Господин гауптштурмфюрер! Может быть, следует идти ротой?
– Вы меня пугаете своей трусостью, обер… Их там четверо, всего четверо. Или вы обознались?
– Возможно, мы ранили пулеметчика…
– Значит на трех с половиной русских, вы хотите всем батальоном?
– Может быть, ротой? Может статься, у русских там база и партизан ждут…
– Кто? Кто их там может ждать?
– Их товарищи, конечно…
– Неделю назад наши союзники добили здесь большевистских десантников, фанатиков Сталина. Добили окончательно и бесповоротно. А до этого здесь никто и не слышал о партизанах. Следовательно…
– Что?
– То, что это или недобитки-десантники, или обыкновенные бандиты. Неужели вы, господин оберштурмфюрер, – в голосе Цукурса лязгнул металл, – думаете, что взвод лучших бойцов Латвии не сможет справиться с четырьмя русскими бандитами?
– Конечно, смогут, но…
– Приведите себя в порядок, оберштурмфюрер. И прикажите своим бойцам отдыхать. Выходим с рассветом.
…Через час и пятнадцать минут, вытащив замерзшую и насмерть перепуганную Риту из очередной промоины, они лежали в черной и холодной жиже, отдыхая перед очередным броском вперед. Говорить не было сил, даже дышать не было сил. Но идти надо было. Хочешь не хочешь – а надо. Впрочем – не хочешь идти, можешь тонуть.
Дед закряхтел, вставая с огромным трудом на четвереньки, и вдруг замер:
– Тихо!
Чего тихо, никто так и не понял – стояла обычная ночная тишина. Шумели на ветерке исковерканные болотом маленькие кривые березки, где-то ухала какая-то ночная птица, лягуши орут друг на друга любовными песнями… Все как обычно.
Чего Еж и озвучил.
– Тихо говорю, – рявкнул на него дед. – Дымом пахнет…
– И точно! – удивился Валера. – А я и не заметил. Вернее заметил, но внимания не обратил.