Мы сделаны из звёзд
Шрифт:
— О, это купон на пятнадцатипроцентную скидку в «Мебельном раю». — я указал на обратную сторону сочинений. — За это предусматриваются дополнительные баллы? — громким шепотом спросил я у Ли.
В классе послышались смешки и сдерживаемый хохот.
— Мистер Андерсон, объем работы предполагал не менее двух тысяч слов. Какой именно морально-нравственный вывод предполагается в предложении, — она сузила глаза, пытаясь разобрать мой почерк, — «Хрюша умер, потому что Бог запретил христианам есть свинину»?
— «Где мало слов, там вес они имеют», — процитировал я, встав на защиту своих сочинений. — Зачем вам портрет Шекспира на полстены, если вы не чтите его наследие?
— Мистер Андерсон! — Доретти вышла из себя. — К директору! Немедленно! И, пожалуйста, покажите ему свои «невероятные» писательские навыки, — она протянула мне смятый купон. — Может, в «Мебельном раю» ему будет необходимо купить очень крепкую веревку, чтобы вешать на ней неродивых студентов!
Первые десять минут урока закончились посещением кабинета директора — это, пожалуй, мой новый рекорд. Я почтительно откланялся и вышел из класса.
Впрочем, ничего нового cтарина Лоуренс мне не поведал. Снова повздыхал надо мной, сказал, что «вся эта подростковая дурь» мешает мне достичь по-настоящему великих высот, и отпустил. Даже не оставил на отсидку после уроков.
— Ты — полный отстой, Кайл. — Ли подпирала стенку плечом на выходе из кабинета.
Она, в отличие от учителей, никогда упускала шанса в нелестных выражениях высказать все, что обо мне думает.
— Ты такая милая, я тебе уже говорил?
— Нет, серьезно, ты — отстой. С каких пор написание глупого сочинения для тебя такое большое дело? — Ли нахмурилась, отлипая от косяка.
— Ты слышала? — нахмурился я.
— Все слышали.
Я приметил кучки студентов, ошивающихся поблизости, которые всеми силами старались делать вид, что не смотрят на меня.
— В чем твоя проблема? Ты пил свои таблетки?
— Видимо, от отстоя они меня больше не лечат. — огрызнулся я.
— Эй, — она поймала меня за руку, когда я собрался пройти мимо нее. — То, что тебя бросила подружка, не дает тебе права вести себя со мной, как дерьмо.
Прислонившись спиной к стенке рядом с ней, я устало вздохнул.
— Дерьмовый день. Извини. Просто сорвался. — сказал я. — Можешь залепить мне пощечину, если хочешь.
— Ты что-то принимал?
— Нет. Уже три месяца ничего не пью. —
— Но ты стал очень много пить, Кайл.
Ли посверлила меня взглядом пару секунд, затем мы синхронно прислонились спинами к стене и скатились по ней вниз.
— Смотри. — она подняла рукава своей футболки, оголяя предплечье.
— Ничего себе! — охнул я, хватая ее за руку. — Когда успела?
На правой руке подруги виднелась татуировка:
«ДО САМОГО КОНЦА».
— Как только Пит уехал. Я надралась.
— И что значит «ДО САМОГО КОНЦА»?
— Что мне нельзя пить текилу. — она пожала плечами, усмехаясь. — Еще успею придумать смысл. Или время покажет.
Я вздохнул.
— Не знаю, как помочь тебе, Кайли. Как тебя вытащить?
— Никак. Я побарахтаюсь немного на дне, а потом выплыву сам.
— Кем выплывешь? Трупом?
— Время покажет. — улыбнулся я.
Подруга толкнула меня в плечо.
— Хорошо, что у тебя нет месячных. Думаю, твоя тонкая натура под гормонами давно вскрыла бы себе вены.
Уроки закончились, и я поспешил выбраться из душного класса на свежий воздух. Меня переполняли эти шепотки, косые взгляды и учительские нотации, к которым я все еще не приноровился за одиннадцать лет учебы.
— Хэй, Блонди, — мне на плечи неожиданно легли сильные руки.
Обернувшись, я увидел улыбающегося мне Молли Сиклера. Несмотря на самое безобидное имя на свете, больше подходящее шестилетнему парню в цветных колготках, Молли был крупным, пугающим парнем. Мы были хорошими приятелями уже почти два года с той ночи, когда неким образом, после чьей-то шумной вечеринки оказались идущими в обнимку, бухие, распевающие во все горло песни Бейонсе. Но вы знаете, все-таки ничто не сближает людей так сильно, как совместное блевание в ухоженный сад миссис Далтон после диких танцев на светофоре.
— Молли, душа моя, как жизнь? — я улыбнулся приятелю и обменялся рукопожатиями с парой ребят, шедших рядом.
— Твоя физиономия, как всегда, дарит мне надежду на будущее. Прямо вот не знаю, что буду делать без тебя после выпуска, — он тяжко вздохнул.
— Могу поделиться парочкой своих провокационных фотографий. Я, конечно, приберег их для миссис Робертсон, чтобы бедняжка пережила недавний развод, но тебе они явно нужнее.
Молли, смеясь, толкнул меня в плечо. Да так, что я чуть не упал на землю. Брутальность наших с ним разговоров всегда варьировалась между отношениями двух озабоченных геев и зеков, мотавших второе пожизненное в колонии строгого режима.