Мяч, оставшийся в небе. Автобиографическая проза. Стихи

Матвеева Новелла

…А годы мчатся вскачь. Вопросы есть? О, есть! И нечисть, как всегда, их за народ решает. И век не устаёт умам тенёта плесть. А для инспекции — видоков приглашает… Что духу времени твоё вино с водой? Гляди, — ещё не то ещё не с тем смешает Сей ветренник полуседой!.. А что же, мсьё Вольтер, твой первый ученик? Ты упустил его, «единственный старик». Держись! Тебе ещё увидеть остаётся, Как (словно брезгая достичь твоих седин) На чернорецкий снег Падёт ХРИСТИАНИН. И

ХРИСТИАНСКАЯ из раны кровь прольётся. Август 1996

Исповедь «мимозы»

Кто верит, что я «ничего не видала, От подлинной жизни в отрыве», — Не знает, Что я далеко забредала И видела почки на иве. Я видела снег, облепивший полозья, И зелень рассады под градом И то, как, набычась, мотает предфозье Цветами, растущими рядом. Я видела: На дождевом бездорожье, Где нет на рябинах коралла, Неверная почва пружинит, как дрожжи, А верной — становится мало. Я видела, как собеседник лукавит — По холоду глаз его. Эка! — Я видела даже, как многие фавят Всю жизнь — одного человека! «Мимозой тепличной» молва окрестила Меня. А не в той ли «теплице» Я видела, как замерзают чернила? Как пишешь, надев рукавицы? В стихах моих оранжерейность искали. Не в этой ли «оранжерее», В промёрзлых углах расцветая, сверкали Из снега и льда орхидеи? Что видела я, чтобы хвастать так яро? Каких-то семьсот ограблений, Две с лишком войны, единицу пожара Да несколько штук выселений. Я видела: С неба снежинки слетали На вышвырнутые пожитки… Помилуйте! Это ЖИТЬЯ не видали. А ЖИЗНЬ мы видали. В избытке! И прописи школьные в глаз мне не суйте, Её восхваляя суровость. Ступайте к другим и другим указуйте. А нам — и диктанты не в новость. 1997

Честертон

Просили его унывать, Молили его унывать, Но он стоял на своём И не хотел унывать. Золя ему в ухо жужжал, Что мир отменно блудлив; Толстой резину тянул Почти на тот же мотив: Что мир, конечно, хорош, Но счастью в нём — не бывать… А он — стоял на своём И не хотел унывать! Просили его унывать, Молили его унывать. «Отстаньте!» — он им отвечал И не желал унывать. Просил его царь Соломон, Молил его скальд Оссиан, Просили — валялись в ногах! — И Фрейд, и весь его клан. А там уж и Старость: «Пора Позиции, — шепчет, — сдавать!» Но он Настоял на своём И не захотел Унывать. 4, 6 ноября 1997

Жёлудь

Близ дубов я подбираю жёлудь И в карман кладу, как лазурит, Потому что жёлудя тяжёлость Мне о ценном, цельном говорит. Оттого ли, что, лошадно-гладок, Ливнями налит, бочарно-бур, Этот тип с оттенком старых кадок Кажется тяжёлым чересчур? Он карман мне тянет; он в подкладку Укатиться может (ватник рван), И приходится мне для порядку Снова лезть за жёлудем в карман. Помню жест мой в том краю далёком; Жест, который мог бы ненароком На безлюдье важности нагнать! Так часы (с цепочкой и с брелоком) Из жилетки под любым предлогом Извлекает завтрашний магнат… Жёлуди мои в лесу зелёном! Все вы (я ищу вас до сих пор!) Были с репетицией, со звоном; Все — как серебро и мельхиор! Где ты, чаща с полукруглым входом? Где поэт, привыкший год за годом О серьёзном будущем радеть? И на каждый жёлудь — Гесиодом [70] Техники, — как на часы с заводом, Как на вещь прекрасную глядеть?

70

Гесиод— древнегреческий поэт, певец пастухов и стад.

Принято на свете между всеми На часы глядеть — «Который час?» Жёлудь, жёлудь! Покажи мне время, Навсегда ушедшее от нас. 1 декабря 1997

Святочная фантазия

Пумперникель с Никербокером Засиделися за покером. Из окна у них видна была Крыша противоположная: Тополь, облетевший наголо, Нёс ей снежное пирожное. Пумперникель с Никербокером Ели каперсы с картофелем. В это время хлопья выткали Крышу с дымовыми трубами, Облицованными плитками, Точно пряниками грубыми. Пумперникель с Никербокером Подрались, как шкипер с докером. А в окне у них видна была Та же крыша (в третьем действии), Переписанная набело Первой вьюгой Равноденствия. Никербокер с Пумперникелем, Баламуты превеликие, Успокоились и начали Мыть посуду после ужина. (А за стёклами маячила Кровля с лесенкой завьюженной.)