Мяч, оставшийся в небе. Автобиографическая проза. Стихи

Матвеева Новелла

Не отражай критических атак, Предупреждай возможность плагиата… Поэзия должна быть глуповата, Но сам поэт — не должен быть дурак.

6

Аргус

Когда впаду в какую-либо страсть, Я внутреннего сторожа встревожу. «Почто, — спрошу бессмысленную рожу, — Даёшь мне лгать, подглядывать и красть?» «Но случай-то, — польстит мне нечестивец, — Особенный! Как на голову снег! Другим нельзя. А это лжёт — правдивец. Подглядывает —

честный человек!» 1966

Питер Брейгель Старший

Поэма

Хула великого мыслителя угоднее Богу, чем корыстная молитва пошляка. Ренан

В палаццо и храмах таятся, Мерцая, полотна и фрески. Зажгла их рука итальянца И скрылась в их царственном блеске… Даль в дымке, одежды цветущи, Фигуры ясны, но не резки. На ликах Огня и покоя Слиянием — кто не пленится! И все же (строка за строкою) Всегда (за страницей страница) Я Питера Брейгеля буду Злосчастная ученица. Ах, лучше бы мне увязаться Вослед за классическим Римом! Не так-то легко и солидно Брести по пятам уязвимым, Ранимым… За Брейгелем Старшим, За Брейгелем неумолимым. Прозренья его беспощадны, Сужденья его непреложны. Его дураки безупречны, Его богомольцы — безбожны, Его отношения с вечной Бессмертной Гармонией — сл ожны. Его плясуны К небосводу Пудовую ногу бросают, Как камень из катапульты… Старухи его Потрясают Лица выражением тыльным На пиршестве жизни обильном. …Однажды За ветками вязов, Меж сонных на солнышке хижин, Увидел он пир деревенский. И понял, что пир — неподвижен. И только, пожалуй, бутыли На этом пиру не застыли. Увидел детину-танцора. И красками в памяти выжглось, Что фортелей в танце — изрядно, Но главное в нём — неподвижность. А с публикой тоже неладно, И главное в ней — неподвижность. Нежнейшие краски на грубых Фигурах. На прочных жилищах. Мадам с кошельком на шнурочке (Мол, знайте, что мы не из нищих!), И завтрашний бюргер (к вам боком) С его наставительным скоком. Той скачущей пары напору Противиться — сил не достанет! Ещё бы! — и выскочкиоба, И выскочить рады на танец, Затем, чтобы, взрезав пространство, Совсем ускакать из крестьянства… Молчанье росло, невзирая На стук деревянных бареток. Был танец такой деревянный — Как пляска хмельных табуреток! И ста языков заплетанье… И всё это — разве не тайна? И молния быстрой догадки, Что некий мясник мимолётен, Как пёрышко, как сновиденье! Хотя предостаточно плотен, И нет на лице трепетанья. Не странность ли это? Не тайна?! Сплошной, носовой, анонимный И ханжеский гомон волынок Зудел, обволакивал танец Волной звуковых паутинок… Но странным молчанием тянет От гульбищ на этих картинах. И слышу: как музыка листьев — (Тишайшая!) — голос пронёсся: «Те фортели были недвижны Задолго до их переноса На Брейгелевы полотна! То, плотное — было бесплотно!..» ________ Симпатией приятной К художнику влеком, Хохочущий Заказчик Бряцает кошельком. Он ехал из Брабанта, — Звенели стремена, Позвякивали шпоры, Как звякает казна. Звенела вся лошадка: Ступив на поворот, Копилочною щелью Ощеривала рот. Он ехал из Брабанта, — Пунцовый от вина… И нёс Весенний ветер С деревьев семена… …Он смотрит на картину. Он пятится назад. Он бьёт себя по ляжкам (И ляжки вдруг звенят). Он мастера находит, В простой беседе с ним, То Брейгелем Мужицким, То Брейгелем Смешным… ________ Воистину, зрелища явны: Кто стал бы скрывать показное? На публике зрелища зреют, Как рожь под ударами зноя. Тем более дорого стоит, Кто тайное в явном откроет. О, каверзный Брейгель! Простейшие пьянки и пляски, Как жуткую тайну, открыл он. Как заговор, предал огласке. И взгляд уловил моментально, Что это действительно — тайна. Не тайна — пещеры драконов И пропасти чёрной Гекаты: Таинственен Подслеповатый, Приплюснутый, Тусклый, Бессвязный, Создания перл компромиссный, Творенья венец безобразный. Таинственно всё, что ничтожно. Таинственно, Невероятно! Понятьем объять невозможно. И, значит, оно необъятно! Великое измеримо. Ничтожное необъятно.