Мясной Бор
Шрифт:
Вскоре пришел к Ивану посыльный, говорит, что новый помначштаба, тот, который покойного Гончарука намеревался снять с дежурства, хочет пройти на ближнюю, с километр до нее, точку.
— Сходи с ним, Иван Николаевич, — скорее попросил, чем приказал Иван старшине.
Только они отошли, начался артобстрел. Григорьев воякой был опытным, сразу залег, мгновенно выбрав менее опасное место. А штабист засуетился, стал перебегать с места на место и получил осколок. Пришлось Григорьеву тащить его на себе в санчасть.
Тут и Никонова вызвали на КП.
— Собирай, Никонов, тех, кто возле тебя расположился, в одну кучу, — сказал ему командир полка. — Будем отходить, а ты прикроешь. Двигаться тебе, Никонов, позади остальных. Приказ ясен?
Иван увидел яму под елью, в нее складывали штабное имущество, бумаги разные, документы, рацию полковую, пишущую машинку, противотанковое ружье без патронов и другой сохранившийся в полковом хозяйстве скарб. Когда яму зарыли, Иван спросил о состоянии Самарина и помначштаба.
— Скончались они.
Тут появился лейтенант Кисель, который прошлой ночью сбежал из никоновской группы и ночевал где-то под валежиной.
— Чего с ним делать? — спросил Никонов у командира полка.
— Хрен с ним, — махнул тот. — Пусть выходит с нами. А там, живы будем, разберемся.
Из дивизии появился представитель, старший лейтенант, сообщил, что немцы, пройдя с тыла, атакуют штаб, он, дескать, поведет остатки полка обходными путями. Пришли к штабу дивизии уже утром, часов в девять-десять. Бой там все продолжался, и Никонов получил задачу поддержать обороняющихся штабистов. В подробности происходящего он, разумеется, не вникал. Откуда Никонову было знать, что, когда штаб 382-й дивизии перешел на новый КП у реки Тигода, командир полка, в котором служил Иван, майор Красуляк, стал выводить подразделение из боя. Но сделать это незаметно не сумел. Противник, смекнув о действиях русских, силами двух батальонов пехоты с танками и легкой артиллерии обошел их фланг. Это и были те группы, с которыми ночью столкнулся Иван. Они прорвались к Тигоде и напали на штаб дивизии.
Красуляк, не сумев правильно оценить ситуацию, продолжал отводить 1267-и полк. Но комдив Карцев понял опасность сложившейся обстановки. С выходом пришельцев на берег Тигоды его полки оказались бы под двойным ударом: тех, кто прорвался в тыл, и тех, кто давил со стороны старого переднего края.
Тем временем немцы обстреляли КП дивизии из минометов и принялись с ходу атаковать его. Выход был один: собрать бойцов в единый кулак и наброситься на врага. Карцев надеялся, что немцы, ведущие бой в лесу, а воевать в лесных условиях им было не по нутру, не сообразят, что перед ними только штаб, а не стрелковая часть. Сначала штабисты ответили на огонь огнем, а затем сами пошли в атаку. Особо яростно дрались разведчики из специальной роты. Держались до тех пор, пока не стала подходить подмога, вызванная гонцами.
Подробностей этих Никонов не знал, откуда ему, кто станет вводить его в курс происходящего. Иван вел собственную малую войну, видел вокруг с колокольни ротного командира, попросту старался работать боевой урок смекалисто и добротно.
У него осталось с десяток бойцов, среди них надежный Шишкин и телефонист Поспеловский, старшина Григорьев, да еще Иванов помощник, лейтенант Голыкский.
Никонов с бойцами занял оборону между КП дивизии и группой гансов. Общий приказ — ни шагу назад и стоять, безусловно, насмерть. До начала атаки противника огонь по нему не открывать, патроны беречь. Группу Иван разделил на две части. Одна должна была совершить обход и ударить неприятелю во фланг, другая — угрожать левому флангу. А пока рассредоточиться и, осматриваясь, выдвинуться вперед.
По небольшому ручью прошли всего с полсотни шагов и увидели немцев. Сначала небольшая поляна у ручья, затем лес, а в нем засели эти самые пришмандовки, так покойный Гончарук солдат вермахта окрестил. Они ползали меж деревьями, меняли, так сказать, позиции. А Никонов подумал, что они в самом деле напоминают чудовищных насекомых. Его даже затошнило, но это скорее от голода, видно, случилось.
Красноармейцы ворчали:
— Бона их сколько, командир. Патронов на всех не хватит. Тут нам и могила общая светит…
Правое крыло группы растянулось, отстало, а левое зашло в лес. По нему-то и открыли огонь немцы.
Тут заговорила наша артиллерия и накрыла отклонившихся в горячке боя к немецкой стороне красноармейцев. Тем временем к ним в тыл зашли бойцы другого крыла, дружно ударили в штыки. Со спины стали на них никоновские ребята жать и вытеснили на позицию группы, попавшей под артобстрел. Получился слоеный пирог, о котором артиллеристам обеих сторон не было известно. И стало так получаться: русская артиллерия бьет по русским, думая, что лупит по врагу, а немцы стреляют по своим.
Никонов смотрел на это и тихо матерился. Связи у него с богами войны, чтоб поправить дело, не было никакой. Послал Иван бойца сообщить кому надо, но пока тот добирался, стрельба кончилась.
Остатки противника убрались из леса. Наступила тишина.
Фюрер не любил Бисмарка. Конечно, он отдавал должное изворотливости «железного канцлера». Это он привел к объединению Германии под гегемонией Пруссии. Согласно конституции 1871 года германские князья объединились в Вечный союз, в котором высшим органом власти стал бундесрат, подчиненный, тем не менее, императору-пруссаку. Когда Гитлер находился в Ландсбергской крепости и работал над «Моей борьбой», он интересовался личностью Отто фон Бисмарка, его вкладом в отечественную историю, просматривал книгу канцлерских воспоминаний.
Разумеется, Гитлер отдавал должное незаурядному уму и сильному характеру Бисмарка, и его неприятие этого государственного мужа было скорее сугубо личное. В глубине души у фюрера сохранялось осознание собственного былого ничтожества, раболепное чувство к великолепному, породистому аристократу, обусловленное комплексом неполноценности. Этот последний хотя и упорно подавлялся Гитлером, до конца все-таки не исчезал.
Не по душе вождю были и повторявшиеся, как заклинание, предупреждения «железного канцлера» об опасности войны с Россией. Советы Бисмарка зиждились на скрупулезном анализе исторических связей Германии и России, знании материальных возможностей великой русской империи, природном политическом чутье, в котором Бисмарку не отказывали и его враги.
Уже начав боевые действия на Востоке, Гитлер не раз вспоминал Бисмарка, никогда не произнося его имени вслух. Оправдываясь перед самим собой, больше ему оправдываться было не перед кем, фюрер мысленно восклицал: «Хорошо было этому пруссаку полагаться на дружбу с Россией, когда ею правили русские Романовы, цари с большим количеством германской крови! И кронпринцу Вильгельму легко было расточать пиетет Александру Третьему, который был двоюродным внуком его собственного отца. А как мне, рядовому сыну немецкого народа, поднявшемуся на вершину власти благодаря исключительной природной воле, верить на слово азиату сомнительного происхождения, засевшему в Кремле? Именно моими руками пытался Сталин обеспечить себе мировое господство, и я был вынужден двинуть дивизии вермахта в Россию, чтобы не дать Сталину окрепнуть и свалить меня самого».