Мятеж
Шрифт:
– Наркотики, – сказал Кордава, – пани Елена принимала наркотики, и вы хотели, чтобы она прекратила это делать. Так?
И этого под полиграфом не было.
– Откуда вы знаете?
– Другим бы не сказал – вам скажу. Вы напрасно, кстати, злитесь, пан граф. Вот что я, что Дро Арташесович – мы оба с Кавказа, и иногда тоже распирает. Но есть служба, и есть долг – личное забывается, чьи-то переживания никого не интересуют. До того как начались погромы, варшавская сыскная полиция поделилась кое-какими материалами с петербургской. Был запрос относительно того, не состоите ли вы на оперативном
– Проследил.
– За ним?
– За Еленой.
– Вы видели, что она покупает наркотик у Ковальчека?
– Да не так все было, Йезус-Мария! Я начал за ней следить, поскольку знал, что она принимает эту дрянь и намерена принимать ее дальше! Заметил, где она ходит, нанял машину, начал ездить за ней! У нее мотороллер, на машине сложно! Потом, когда Ковальчек пригласил меня, я сразу понял, что она ходила к нему, я там ее ждал, меня даже полицейский оштрафовал.
– Полицейский оштрафовал? – мгновенно перебил Дро Арташесович. – За что?
– За неправильную парковку. Она загнала мотороллер прямо во двор, я не решился идти за ней. Темно уже было, это было на Ягеллонов, там постоянно проблемы с парковкой. Встал так, чтобы видеть, если она появится, а там, оказывается, знак. Ну и... полициянт.
Генерал Габриелян встал и вышел из модуля.
– А дальше?
– А дальше. После этого сборища мы поговорили с Еленой. Опять поругались. Потом этот... пристал.
– Почему вы согласились проводить Ковальчека до дома? Как вы попали к нему в дом?
И снова – воспоминания, которые не радуют. Все же вспомнил.
– Он мне сказал, что живет на авеню Ягеллонов, и попросил проводить. А там меня штрафанули, пся крев, я это место хорошо запомнил. Ну и... сложил два и два.
– Хорошо. Вы пришли домой к Ковальчеку. Он предложил вам наркотики? Или что-то еще?
– Да ничего он не предложил, пся крев! Это я ему предложил показать, где он эту дрянь хранит. Ткнул пару раз в унитаз физиономией – он и лопнул.
– И показал.
– Показал...
– А вы?
– А я все это в унитаз у него на глазах спустил.
Внезапно Кордава улыбнулся.
– Верно, он сильно об этом сожалел. А потом вы сказали ему – если еще раз, то я тебя...
– Так точно.
– И ушли.
– Ушел. Ну, я же сказал это, детектор должен был подтвердить.
– Что подтвердил детектор, это неважно, пан граф. Даже если вы говорите правду – обелить вашу репутацию можно только одним способом: узнать имя настоящего убийцы. А сделать это мы можем только здесь и сейчас с вами. Вы все еще не поняли? Подумайте сами – вам не кажется, что все это время вы находились в центре какой-то грязной игры? Что вас просто сталкивали лбами с Ковальчеком. И занимались этим все окружавшие вас люди. Ваш отец пригласил вас в свой кабинет и познакомил вас со Збаражским. Пани Елена познакомила вас с Ковальчеком. Пан Збаражский шантажировал вас, чтобы вы сблизились с Ковальчеком. Потом пани Елена буквально вывела вас на Ковальчека, как на наркоторговца. Кто-то очень сильно постарался, чтобы свести вас вместе. А для чего этот «кто-то» делал это – не задумывались? Может быть, чтобы убить содомита и свалить вину на вас? А может, еще что похуже? А?
– Не хотите ли вы сказать...
– Думайте сами.
–
– Может. Вам известна поговорка: предают только свои? Чужой не может предать, вы не повернетесь к чужому спиной. Как думаете, насколько пани Елена увязла в заговорщической организации?
– С тех пор, как мы вместе, она ничего не сделала.
– Уверены? Вы с ней были двадцать четыре часа в сутки? Да тут и делать-то ничего не понадобилось: просто надо было свести вас с ума, затем свести вас с нужным человеком, потом вывести из равновесия, чтобы вы начали делать глупости.
Видя, что граф Ежи еле сдерживается, чтобы не накинуться на него, полковник предупредительно поднял руку:
– Не стоит. У пани Елены нет одного – мотива. Я сильно сомневаюсь, что она способна хладнокровно играть на чужих чувствах ради каких-то целей, пусть даже и неподлеглости Польши. Наркотики... она могла их просто купить. Был кто-то еще. Его мы и должны найти. Докажите невиновность пани Елены – не нам, самому себе.
Ох, как было трудно... Тем более ему, поляку и дворянину. Когда учился в кадетском корпусе – постоянно посещал карцер за драки и считал это не наказанием, а какой-то даже доблестью. В его личном деле было записано совершенно суворовское: «Что в деле, что в непослушании – лих». Но обучение в военном училище и служба в гвардейском полку все-таки научили его сдерживаться. И он сдержался. Хотя внутри – кипел.
– Спрашивайте, – сказал он, откинувшись на спинку стула, как это только что сделал полковник Кордава.
А вот полковнику-разведчику граф Ежи нравился все больше, и он ничего не мог с собой поделать. В нем он видел себя самого двадцать с лишком лет назад, когда он только что выпустился из Тбилисской кадетки и прибыл к первому месту службы. Ох, горяч был! Их было несколько джигитов из Грузии, начинал он, как обычно кавказцы из мелкопоместных дворян, в Дикой дивизии. Все петербурженки были их! Но и о деле не забывали. Потом, после командировки, о которой и вспоминать не хочется, сам подал рапорт в разведку. Так и остался... Поукатали сивку крутые горки, а службу служить надо. Может, и этот... по его стопам пойдет, задатки есть.
– Спрошу. Вы ушли от Ковальчека, что было потом?
– Явился на службу...
– Сразу?
– Нет. Сидел, как дурак, ждал ее. Потом напился... сильно напился. Не знаю... может, и хорошо, что не пришла.
– Явились на службу, и там...
– Там меня ждал Збаражский. В кабинете.
– В вашем кабинете? – насторожился полковник.
– В моем, в каком же еще. Вообще-то он не совсем мой, есть свободные кабинеты, туда пристраивают всякие комиссии, командированных офицеров...
– А как туда попал он? Вы что же, оставляете кабинет открытым, когда уходите?
– Никак нет. Наверное, ключ на охране взял.
– И что он?
– Расспрашивал, что произошло. Сказал, что Ковальчек убит.
– Это он вам сказал?
– Да. Я сразу не поверил. Спросил меня – зачем я это сделал, а я понять не мог, о чем это он.
– Вспоминайте этот разговор, это очень важно. До последней детали!
– Я пришел. Збаражский сразу начал меня обвинять. Я не понял в чем и защищался. Потом Збаражский мне сказал, что пана Ковальчека застрелили. Я вытащил пистолет, положил перед ним, сказал, что из него лет пятьдесят не стреляли, и он может лично в этом убедиться...