Мятежная леди
Шрифт:
Керкхилл сказал:
— Если человека обуяла жажда власти, он редко теряет к ней вкус. Возможно, он ждет, что брат окажет давление на леди Данвити.
— Возможно, — согласился Джошуа. — Однако земли Роберта Максвелла находятся в Галлоуэе. Мое мнение — ему совсем ни к чему злить Арчи Дугласа.
Лорд Галлоуэй, очень уместно прозванный Мрачным, уже объявил о намерении контролировать весь юго-запад Шотландии, в то время как его двоюродный брат, граф Дуглас, взял под свой контроль шотландскую границу. Дугласы были намного могущественнее Стюартов, родственников самого короля. Поэтому Керкхилл подумал, что Робу Максвеллу следовало бы проявлять большую осмотрительность. Однако Максвеллы, возможно, все еще питали надежду заставить леди Фелину повлиять на соседей в Аннандейле.
Доедая вкуснейшую булочку, Керкхилл вспомнил, что Фиона упоминала еще и кузину Дженни, которая вышла замуж за Хью Дугласа из Торнхилла. Итак, семейство Данвити связано с кланом Дугласов весьма крепкими узами. А он был знаком с Хью.
Данвити-Холл исчез вдали, и Керкхилл напомнил себе, что родственные связи — штука сложная, а политика и тем более! Он думал об этом, рассеянно слушая болтовню Джошуа. Похоже, уступив желанию старого Джардина, он рискует поссориться с обеими сторонами. В любом случае ему следовало побольше разузнать и о Данвити, и о Джардинах.
Тем временем надлежало заняться кое-какими делами и в собственном доме. Оставалось лишь надеяться, что он успеет все уладить до того, как прибудет посыльный с требованием вернуться в Эпплгарт, как было условлено со старым Джардином.
Большая часть утра ушла у Фионы на привычные обязанности. Нужно было проследить за работой на кухне, чтобы старый Джардин не жаловался потом, что обед запоздал или просто оказался несъедобным. Перед тем как отправиться на террасу, чтобы пообедать вместе с Флори, она удалилась наверх — привести себя в порядок.
Едва она вошла в спальню, как сильная боль сжала ее поясницу. Приступ длился не больше минуты, но было так больно, что Фиона забеспокоилась — может, что-то не так с ней или ребенком?
Последнюю неделю она чувствовала себя особенно отяжелевшей и неуклюжей. Хоть бы ребенок родился поскорей! Он так энергично толкался, что не приходилось сомневаться в его добром здоровье. Однако думать, что он вот-вот появится на свет, было чудесно и страшно одновременно. Фиона ничего не знала ни о младенцах, ни о родах. И все равно ждала его с нетерпением.
Она успела лишь закрыть за собой дверь и сделать несколько шагов к кровати, как снова почувствовала сильную боль. На сей раз приступ продолжался дольше.
Дверь распахнулась, и вошла Флори.
— Что с вами, миледи? — сразу же спросила она.
— Ничего, только спина болит, — ответила Фиона. — Но я таскаю на себе такой груз, поэтому, разумеется, спине есть на что пожаловаться.
— Да, конечно. Одна женщина говорила, что у нее болела спина почти две недели перед тем, как родиться ребенку, — сказала Флори с важным видом. — Думаю, это так и бывает. Незачем волноваться. Но если хотите, я вас разотру.
— Уже прошло. Но, Флори, ты действительно в этом разбираешься? Откуда? У тебя есть младшая сестра, но ты сама говорила мне, что она родилась, когда тебя не было дома.
— Я ни разу ничего такого не видела, но я спрашивала Джейн, вдову Джеба, и Элизу, да и других женщин, и они рассказали мне все, что нужно знать. Им-то все известно, ведь у них есть дети. Что тут может быть страшного, если люди родятся испокон веков, пока стоит свет? Но вы что-то очень бледная. Может, лорд Керкхилл расстроил вас сильнее, чем мы думаем?
— Нет. Зачем ему это? Просто я устала, вот и все. Когда я ложусь спать, мне очень трудно устроиться поудобней. Стоит мне наконец улечься, как крошка начинает толкаться. Вот почему я думаю, что это мальчик. Девочки не толкаются так отчаянно.
— Тогда вам нужно отдохнуть после обеда, — заметила Флори. — Ваша матушка, когда бывала в тягости, частенько ложилась отдохнуть, почти каждый день.
— Не хочу ложиться днем, — упрямо сказала Фиона. Она не стала уточнять, что видит сны, стоит ей только прилечь вздремнуть, и чаще всего во сне переживает то немногое, что сохранилось в ее памяти о последней ночи с Уиллом.
— Вам снятся дурные сны, я знаю! — заявила Флори, не сводя пристального взгляда с Фионы.
Вздохнув, она ответила:
— Я не рассказывала тебе о той ночи, потому что не желаю об этом говорить. Но ты, должно быть, слышала, что мы с хозяином Уиллом поссорились.
— Да, конечно, — с презрительной гримасой ответила Флори. — Я частенько слышу от его грубиянов, что они об этом думают. Но они дураки и негодяи, так что не стоит вам слушать их вздор, миледи. Что они могут знать?
— Я тоже ничего не знаю, — сказала Фиона. — Не помню даже, как добралась в ту ночь до собственной постели.
— Ах, Боже! Вы никогда мне не говорили!
Фиона вздохнула:
— Я не говорила никому, так как… Видишь ли, когда я проснулась, я была в постели одна… — Она замолчала, не решаясь продолжать.
— Когда я к вам вошла, вы только что проснулись и спросили, где хозяин Уилл, — сказала Флори. — Вы почти всегда так делаете, не важно, спал он с вами или нет. В то утро все было как обычно. Вот только синяки на лице да уши были красные, и…
— И все тело ужасно болело, — продолжила Фиона. — Я помню, какое у тебя было лицо, когда ты увидела синяки. Но ты ничего не спросила.
— А зачем спрашивать? — возразила Флори. — Если на то пошло, я видела их уже не в первый раз.
— Да, не в первый, — согласилась Фиона. — А потом ты сказала, что никто не встречал еще Уилла; должно быть, он ушел из дому очень рано. И помогла мне одеться.
— Да, но вы, хоть и решили непременно встать, едва могли двигаться, — продолжала Флори задумчиво.
— Потому что у меня жутко болела голова, и бок тоже. Знаешь, он ведь меня по ребрам сильно ударил.
— Боже правый, миледи! Я же видела, что он натворил! — воскликнула Флори, внезапно бросаясь к сундуку возле двери. Она открыла сундук, нагнулась и стала перебирать сложенную в нем одежду. — Я видела, как сильно он вас избил, — добавила она, — а вы беспокоились, что он навредит ребенку. Но потом, когда крошка вновь стал толкаться, мы решили, что с ним все в порядке. Но вот вы… вы совсем другое дело. Боже, ведь вы до сих пор пытаетесь скрыть, как сильно он вас тогда избил.