Мятежник
Шрифт:
– Я отбываю, мистер Траслоу!
– крикнул он в сторону хижины.
– Давай, Ропер! Поезжай!
– Траслоу появился из дома с огромной библией в руках, у нее отсутствовала половина обложки и был надорван корешок.
– Держи, мистер, - он сунул ветхую библию Старбаку, а потом склонился над бочкой с водой, вылив на голову горсть воды. Он попытался пригладить грязные спутанные волосы, придав им хоть какое-то подобие порядка, затем натянул лоснящуюся шляпу обратно и сделал жест Старбаку.
– Пошли, мистер.
Старбак последовал за Траслоу по поляне. В теплом вечернем воздухе жужжали мухи. Старбак засунул библию под мышку, чтобы избавить от нее израненные ладони, и попытался разъяснить Траслоу это недоразумение.
– Я не рукоположен, мистер Траслоу.
– Что означает не рукоположен?
– Траслоу остановился на краю поляны, расстегивая грязные джинсы. Он уставился на Старбака, очевидно, ожидая ответа, а потом начал мочиться.
– Это отгоняет оленей подальше от урожая, - объяснил он.
– Так что означает "не рукоположен"?
– Это значит, что меня нельзя назначить пастором.
– Но ты же выучил эту книгу?
– Да, большую ее часть.
– И можешь быть рукоположен?
Старбака в тот же миг охватило чувство вины из-за мадемуазель Доминик Демарест.
– Я вообще не уверен, что я хочу стать священником.
– Но можешь им стать?
– настаивал Траслоу.
– Полагаю, что да.
– Тогда ты мне подходишь. Пошли.
Он застегнул штаны и сделал Старбаку знак подойти к деревьям, где на ухоженном клочке травы под покрытым яркими красными цветами деревом находилась одинокая могила.
Могила была отмечена широким куском дерева, воткнутым в землю и содержащим единственное слово: "Эмили". Она выглядела довольно свежей, ее усыпанный опавшими лепестками холмик еще не порос травой.
– Она была моей женой, - сказал Траслоу удивительно слабым, почти робким голосом.
– Сожалею.
– Умерла на Рождество, - Траслоу моргнул, и внезапно Старбак ощутил волну печали, которая исходила от этого низкорослого и упорного человека, такую же горькую, сильную и непомерную, как и более привычные волны насилия, которые он излучал.
Казалось, что Траслоу потерял дар речи, будто в мире больше не было слов, чтобы выразить то, что он чувствует.
– Эмили была хорошей женой, - наконец произнес он, - и я был ей хорошим мужем. Она сделала меня таким. Хорошая женщина может сделать таким и мужчину. Она могла сделать мужчину хорошим.
– Она была больна?
– неловко поинтересовался Старбак.
Траслоу кивнул. Он снял свою засаленную шляпу, неуклюже сжимая ее в сильных руках.
– Кровоизлияние в мозг. Это не было легкой смертью.
– Сожалею, - не к месту заявил Старбак.
– Один человек мог ее спасти. Янки, - Траслоу произнес последнее слово с едкой ненавистью, заставив Старбака поежиться.
– Модный доктор с севера. Он посещал родственников в долине в день благодарения, - он мотнул головой на запад, показывая на долину Шенандоа, лежащую за горами.
– Доктор Дэнсон рассказал мне о нем, сказал, что он делает чудеса, и я помчался туда и умолял его приехать и осмотреть мою Эмили. Ее нельзя было передвигать, видишь ли. Я умолял его на коленях.
Траслоу замолчал, вспоминая свое унижение, а потом встряхнул головой.
– Этот человек отказался сдвинуться с места. Сказал, что он ничего не может сделать, но правда была в том, что он не хотел пошевелить своей толстой задницей и сесть на лошадь в такой дождь. Они выгнали меня из своего дома.
Старбак никогда не слыхал, чтобы кого-нибудь излечили от кровоизлияния в мозг, и подозревал, что доктор-янки прекрасно понимал - что бы он не предпринял, это будет лишь потерей времени, но как кто-либо мог убедить в этом человека вроде Томаса Траслоу?
– Она умерла на Рождество, - тихо продолжал Траслоу.
– Тогда здесь всё завалило снегом, как покрывалом. Мы остались лишь вдвоем, девчонка сбежала, будь она проклята.
– Салли?
– Черт, именно, - Траслоу теперь вытянулся по струнке, с руками, неуклюже прижатыми к груди, как если бы изображал положение в гробу своей возлюбленной Эмили.
– Мы с Эмили не были обвенчаны должным образом, - признался он Старбаку.
– Она сбежала со мной за год до того, как я стал солдатом. Мне было всего шестнадцать, а ей ни днем больше, но она уже была замужем. Мы поступили неправильно и оба это знали, но вроде как не могли ничего с собой поделать.
В его глазах выступили слезы, и Старбак внезапно почувствовал, что рад узнать, что этот грубый человек когда-то повел себя так же глупо, как и Старбак не так давно.
– Я любил ее, - продолжал Траслоу, - вот в чем правда, хотя пастор Митчелл не повенчал нас, потому что сказал, что мы грешники.
– Уверен, он не имел права вас судить, - серьезно сказал Старбак.
– Думаю, имел. Его работа в том и заключается, чтобы нас судить. Для чего ж еще нужен проповедник, как не учить нас правильно себя вести? Я не жалуюсь, но Господь наказал нас, мистер Старбак. Только один наш ребенок выжил, и она разбила наши сердца, а теперь Эмили умерла, и я остался один. Бог не шутит, мистер Старбак.
Внезапно и совершенно неожиданно Старбак ощутил невероятный прилив сочувствия к этому неуклюжему и твердому человеку с непростым характером, стоящему в неловкой позе возле могилы, которую, должно быть, выкопал своими руками.
Или, может быть, ему помогал Ропер, или один из других беглецов, что жили в этой высокой долине вдали от взоров судей и сборщиков налогов, заразивших своим присутствием низменности. И к тому же в Рождество. Старбак представил, как он, прихрамывая, тащит тело по снегу и бросает его в холодную могилу.