Мятежник

Корнуэлл Бернард

Дилейни, считавший, что лучше своего сводного брата знает жизнь, подозревал, что любой молодой человек, готовый рискнуть всем своим будущим ради шлюхи со сцены, скорее всего, был намного менее добродетелен и более занятен, чем предполагал Ридли, и во время продолжительной попойки со Старбаком ощутил нечто более сложное и интересное в этом молодом человеке. Старбак, как отметил Дилейни, вовлек себя в мрачный лабиринт, где создания, подобные Доминик Демарест, боролись против добродетелей, прививитых кальвинистским воспитанием, и эта борьба будет редкостным и злостным дельцем.

Дилейни инстинктивно надеялся, что кальвинизм будет побежден, но также понимал, что добродетельная сторона характера Старбака каким-то образом злит его сводного брата.

– Почему мы находим добродетель такой раздражающей?
– вслух удивился Дилейни.

– Потому что это наивысшее стремление глупцов, - едко сказал Ридли.

– Или потому что восторгаемся добродетелью других, зная, что сами не сможем достичь ее?
– все еще допытывался Дилейни.

– Тебе, возможно, и хочется достичь ее, но не мне.

– Не будь смешон, Итан. И скажи мне, почему ты так не любишь Старбака.

– Потому что ублюдок отнял у меня пятьдесят баксов.

– Ах! Тогда он задел тебя за живое, - Дилейни, который знал, насколько жаден его сводный брат, рассмеялся.
– И как же сыну священника удалось их присвоить?

– Я заключил с ним пари, что ему не удастся выманить человека по имени Траслоу с холмов, но, черт побери, ему это удалось.

– Дятел говорил мне о Траслоу, - сказал Дилейни.
– Но почему ты не завербовал его?

– Потому что если Траслоу увидит меня рядом со своей дочерью, он убьет меня.

– А!
– улыбнулся Дилейни и отметил, что каждый создает собственный запутанный узел. Старбак запутался между грехом и удовольствием, сам он находился в западне между Севером и Югом, а его сводный брат был в силках у похоти.

– У убийцы есть причина прикончить тебя?
– спросил Дилейни, а затем извлек сигарету из портсигара и прикурил от сигары сводного брата. Сигарета была в желтой бумаге, начиненной табаком с ароматом лимона.
– Ну так что же?
– напомнил Итану Дилейни.

– У него есть причина, - признался Ридли, а затем не смог удержаться от хвастливого смешка.
– У него скоро будет внучок-ублюдок.

– Твой?

Ридли кивнул головой.

– Траслоу не знает, что ребенок мой, и девчонка все равно замужем, так что я вышел сухим из воды из всего этого. За исключением того, что мне пришлось заплатить сучке за молчание.

– И много?

– Достаточно, - Ридли вдохнул горький дым своей сигары и укоризненно покачал головой.
– Она жадная сука, но Боже мой, Бев, тебе стоит увидеть девчонку.

– Дочь убийцы - красавица?
– эта мысль Дилейни позабавила.

– Необыкновенная, - Ридли произнес это с искренним трепетом в голосе.
– Вот, взгляни, - он вытащил кожаный бумажник из верхнего кармана мундира и вручил его Дилейни.

Раскрыв бумажник, Дилейни обнаружил рисунок, пять дюймов на четыре, который изображал обнаженную девушку, сидевшую на опушке леса рядом с ручьем. Дилейни не переставал удивляться таланту своего брата, хотя и неразвитому и с ленцой применявшемуся, но все равно потрясающему. Господь, подумал он, разливает свои таланты в самые странные сосуды.

– Ты не приукрасил ее внешность?

– Нет. Правда нет.

– Тогда она и в самом деле хорошенькая. Нимфа.

– Но нимфа с языком, как у черномазого возницы и с характером не слаще.

– И ты порвал с ней отношения, не так ли?
– спросил Дилейни.

– Все кончено. Конец.

Взяв обратно портрет, Ридли понадеялся, что это было правдой. Он заплатил Салли сотню серебряных долларов и все равно продолжал бояться, что она не выполнит свою часть сделки.

Салли была непредсказуемой девчонкой с характерными чертами дикости своего отца, и Итана Ридли ужасало то, что она может объявиться в Фалконере и выставить напоказ свою беременность перед Анной.

Не сказать, чтобы Вашингтон Фалконер имел что-то против человека, производившего на свет ублюдков, но плодить их от рабынь было одним делом, тогда как иметь дело со столь необузданной девушкой, как дочка Траслоу, выплескивающей свой гнев на всех главных улицах Фалконера, было чем-то совершенно другим.

Но теперь, слава Господу, Ридли узнал, что Салли вышла замуж за своего молокососа с соломенными волосами. Ридли не слышал о подробностях свадьбы, ничего о том где, как или когда, только то, что Траслоу всучил свою дочь Декеру и отдал паре свой участок каменистой земли, свой скот и свое благословение, таким образом позволив Ридли чувствовать себя намного спокойнее.

– Все обернулось хорошо, - проворчал он Дилейни, но все же не без некоторой доли сожаления, так как Итан Ридли подозревал, что ему в жизни больше не доведется знать такую же прекрасную девушку, как Салли Траслоу. Тем не менее, спать с ней означало играть с огнем, и ему повезло, что он вышел из всего этого неопаленным.

Бельведер Дилейни наблюдал за группой рекрутов, пытавшихся маршировать шагом. Кадет из Виргинского военного училища выглядел вдвое младше мужчин, которых муштровал, крича на них с требованием выпрямить спины, задрать головы вверх и не пялиться по сторонам, как фабричные девки на прогулке.

– Фалконер таким же образом муштрует людей?
– спросил Дилейни.

– Он полагает, что муштра снизит их энтузиазм.

– Как интересно! Возможно, твой Фалконер даже умнее, чем я думал. Эти бедные дьяволы начинают муштру в шесть утра и не останавливаются до восхода луны.

Дилейни отсалютовал шляпой судье, которого он постоянно встречал в борделе на Маршалл-стрит, известном как дом миссис Ричардсон, хотя на самом деле главным совладельцем заведения был Бельведер Дилейни.

Дилейни полагал, что во время войны мужчины могли делать вещи и похлеще вкладывания денег в шлюх и оружие, но пока все его вложения отлично окупались.