Мятный поросенок

Бодэн Нина

– Нет, я не понимаю!
– взорвалась Полл.
– Ты просто путаешь ме­ня, как обычно. А еще, я думаю, ты и самого себя путаешь.

– Что ж, распутай меня в таком случае. Выпутай!

Вид у него был потерянный, она сразу пожалела о своих словах. Бед­ный Тео! Он старше и умнее, но ей иногда казалось, что он потому и не­счастен, что не дурак. Она сказала:

– Да ведь это все было так давно! Века и столетия! Если Ной начнет сейчас поминать эти дела, никто и слушать не станет.

Он покачал головой:

– Боюсь, все не так просто. В том-то и беда: стоит однажды влезть в такое дело,

и ты уже попался. Дальше - больше...

Он присел на корточки, подобрал несколько маленьких камешков, под­бросил их и поймал на тыльную сторону ладони. Проделав это раза четы­ре, он пропустил камешки сквозь пальцы и проговорил печально, глухо:

– Наша тетя Сара сказала бы: «Какое нагромождение обманов во­круг самой первой маленькой лжи!»

– О чем ты?

– Я наговорил Ною всякой всячины, которой говорить не следовало, а теперь боюсь, как бы это не вышло наружу. Сначала - все только для того, чтобы он молчал, а потом это уже как игра...

– Игра?
– Она была совсем озадачена.

– Ну, или, скажем, и с т о р и я.

– История? Про что?

– Ты будешь меня ненавидеть, если узнаешь. Я сам себя ненавижу.

– Из-за какой-то истории? От историй никому вреда не бывает.

– Зато от вранья бывает. Да, если соврешь...- Взгляд у него был совсем безнадежный.
– Не спрашивай меня, Полл. Пожалуйста. Ей-богу, я скорей умру, чем скажу.

– Не в первый раз слышу!..
– Она чуть поразмыслила и спросила:­ - Это вранье, оно про меня?

– Нет.

– А когда-нибудь ты мне расскажешь?

Он поднял глаза к небу:

– Возможно. Расскажу, пожалуй.

– Ответ не очень-то определенный.

– Ладно, я все тебе расскажу до... до твоего следующего дня рожде­ния.

– Даешь слово?

– Даю!

И он поплевал на ноготь, и растер о полу куртки, и резанул ногтем поперек горла, и звук сделал соответствующий - будто его резанули.

Полл улыбнулась:

– Договорились!
– А когда он подмигнул ей, добавила великодуш­но: - До того обещаю не спрашивать.

В сентябре ей исполнялось десять лет. А сейчас - июль, и, пока они шли домой, ей уже показалось, что ждать придется чересчур долго. Жаль, надо было настоять на каком-то более раннем сроке - ну хоть бы через неделю! Но ведь она пообещала. Глядя теперь на его серьезное лицо, она тоже почувствовала себя серьезной и взрослой. Тут Тео сказал:

– А у меня есть пенни. Чего бы ты хотела? Фруктовых леденцов? Или «Посланий купидона»? Мы успеем в лавку до ужина.

Она обиделась. Неужели он считает ее такой маленькой, задабривает какими-то леденцами! Она отвечала надменно:

– Я бы ничего не хотела, спасибо. Можешь оставить при себе свое паршивое пенни, да и свои паршивые секреты тоже, они наверняка не стоят того, чтобы их знать!

И, сжав губы, вся злобная, побежала к дому.

Она чувствовала себя оскорбленной и всячески давала это понять Тео - как бы не слышала, когда он к ней обращался, и проявляла в его присутствии повышенную нежность к Джорджу и Лили, чтобы еще боль­ше ему досадить. Но ее не надолго хватило. Тео был такой сосредоточен­ный, тихий, прибитый - никакого удовольствия мучить его. А кроме то­го, столько всяких дел! Лето вдруг разом выдало такой фейерверк блестя­щих, увлекательнейших событий, что злиться просто времени не остава­лось.

Во-первых, конец учебного года. Затем, неделю спустя, выезд всей воскресной школы на пикник к морю - на двух огромных фургонах, в ко­торых сено возят, запряженных здоровенными битюгами - шкура у них блестела как шелковая. И наконец в первых числах августа - коронация.

Великолепный был денек, от зари до заката. На площади соорудили длинные столы на козлах, и весь город получил знатную трапезу: рост­биф и сливовый пудинг. А потом на епископском подворье были устрое­ны игры и состязания. Полл и Анни оказались в числе тех девочек, кото­рых выпустили танцевать вокруг майского дерева - в белых платьицах, в развевающихся ленточках. Из церкви для такого случая вынесли фис­гармонию, и Лили играла на ней. А состязания были придуманы для всех. Бегали наперегонки, держа яйцо на ложке, или по двое на трех ногах­ - это для самых маленьких; а для взрослых - бег со смешными препятст­виями; в этом виде тетя Гарриет, обойдя уже на самом финише миссис Снуп, жену почтальона, завоевала первое место, но потеряла шляпу, ког­да преодолевала сквозную бочку. Джордж вместе с ростбифом выпил мно­го пива и пролежал почти весь день, но к вечеру поднялся - как раз вовремя, чтобы принять участие в костюмированном балу в Зале собра­ний. Вздрагивало пламя свечей, и пол дрожал от пляшущих ног. Танцева­ли все, даже тетя Сара прошлась, не теряя достоинства, в вальсе с дирек­тором мужской школы. А Лили кружилась в объятиях одного кавалера за другим, ее медные кудри летели вслед за нею. Полл смотрела на нее и ду­мала, что в жизни не видывала никого счастливей и краше. Она и сама бы­ла такая счастливая, что даже сердце заходилось - саднящий комочек ра­дости бился в ее груди. А когда ей присудили первую премию за сшитыймамой костюм голубого эльфа и все захлопали, Полл еле удержалась от слез.

Казалось, этот прекрасный вечер будет длиться бесконечно, но вот уже и конец, и все они идут домой, и спокойная звездная ночь вокруг. Полл несла свой приз - перевязанную полосатой лентой большую коробку шо­колада. А мама несла охотничий рожок, который тетя Сара дала Полл для завершения ее костюма голубого эльфа, самый настоящий охотничий рожок, который принадлежал давно умершему дедушкиному брату. Тетя Гарриет, подобрав юбки, приплясывала на ходу, как девчонка, Лили при­танцовывала, пятясь спиной впереди всех. Она проговорила, переводя ды­хание:

– А вы слышали, что нынче сказал викарий старому мистеру Пококу? Он сказал, я сама слышала: «Славные ножки у этой девушки». Это он про меня сказал!

Тетя Сара промолвила:

– Да, я думаю, это платье тебе коротко. Его надо удлинить, Эмили, к следующему разу, когда она его наденет.

Мама кивнула, соглашаясь; глаза у нее светились. Она приложила к губам рожок и, стоя на самой середине обширной Маркет-сквер, огласи­ла площадь трубным звуком, протяжным и печальным. А стены домов отозвались эхом, от которого все сразу примолкли. Прекрасная, щемящаяи таинственная нота замерла наконец, а Полл смотрела на своих родных и чувствовала, что тает от счастья - так она их всех любила. Тео ей улыб­нулся, будто понял, что она сейчас чувствует; она тоже ему улыбнулась и простила его раз и навсегда.