Мыс Рытый
Шрифт:
Когда уставший, да ещё промоченный перед этим сибирскими дождями, скидываешь со спины рюкзак, то через несколько минут тебя начинает бить озноб — от сырости и усталости организма. Так что, связь связью, а нужно идти, хотя бы для того, чтобы согреться. Всё, мы готовы собрать бесполезную рацию и спускаться дальше.
— Ну, они хоть услышали тебя? — спросил Палыч у Валентина (он у нас выходец на связь).
— Ну, это самое, включение какое-то было. Я сказал, что мы идем на Покойники.
— На всякий случай, нужно сказать, что следующий сеанс связи через час — в 21.00. — Палыч вытирал пот со лба. — Скажите им это Валентин.
Валя успел несколько раз добавить сиё дополнение в шуршащий эфир, прежде чем смотать «удочки». Всем нам показалось, что это бесполезная была затея — ещё раз останавливаться и закидывать антенну никому не хотелось. Если нас слышали, то и так придут на Покойники, а если нет, то и в девять на связь никто не выйдет — уговора такого ранее не было. Но что делать? Палыч сказал: «Люминь!» — значит, «Люминь!» Пошли.
Я забрал котелок у Валентина, чтобы приторочить его к своему рюкзаку, сделав его выше — когда выйдем на егерский кордон и метеостанцию, не гоже появляться в заповеднике с оружием. Высокий рюкзак поможет мне срыть карабин, обмотанный желтой противодождевой накидкой, как я делал это у хижины Мельника. А пока карабин может пригодиться — не ровен час, мишка выскочит — я ещё помнил рассказ Налейкина, как трехгодовалый «глупый» медведь поляков на крышу загнал прямо на метеостанции. Если это чмо выпрыгнет из-за кустов, придется стрелять (хотя бы в воздух, чтобы отпугнуть, а то Налейкин говорит, что тот вообще ничего, кроме бензопилы не боится).
Послышался шум мотора — кажется, машина идет на встречу (мы уже вышли на какую-то дорогу) Меж кустов показался «Уазик». Сбросив рюкзак, я принялся быстрее заматывать в накидку (и маскировать) карабин. Мужики, прикрывая мое «грязное» дело, остановили Уазик и, обступив его, начали расспрашивать о чем-то шофера. Когда я закончил и подошел к ним, я узнал Налейкина, сидевшего за рулем, и услышал только последнюю часть беседы:
— Далеко ещё до метеостанции?
— Ну…
— Нет-нет, нас не надо подвозить — мы сами дойдем. Просто, сколько ещё?
— Ну, ребята. Учитывая, сколько вы сегодня уже прошагали, осталось совсем немного. Я сейчас поляков увезу и вернусь. Идите по дороге, не сворачивайте.
И он, кивнув мне «здрасти», умчался вверх по дороге, которая, по моим подсчетам, должна кончиться метров через пятьсот.
— Куда это он их повез? Спросил я у Евгения Ефимовича.
— К биваку видимо, — ответил тот.
— Тут дороги-то осталось.
— А что ему — они платят, он возит.
Я засмеялся — мне пришла в голову веселая мысль.
— А где гаишники? Ездят тут всякие без номеров, без поворотников!.. Дорога есть, автотранспорт, а ни светофоров, ни знаков, ни гаишников.
— Да уж, — согласился ЕЕ — Единственная машина весь мыс. Её и не существует, наверное, вовсе. Собрал из всего, что было, теперь ездит.
— Губернатор острова Борнео Толя Налейкин на своем автотранспорте возит по заповедным местам иностранных туристов. Красота! Чтоб я так жил, как он мучается! «Техосмотр когда последний раз проходили? А? Пройдемте, товарищ!»
Евгений Ефимович устало улыбался:
— Да уж, только техосмотра ему и не хватало.
Слева из ничего появились кони! Я поначалу от неожиданности схватился за оружие! Но потом, поняв, что это только кони, успокоился, хотя молоток мой колотил в груди. Как его успокоить? А вот так: «Раз кони спокойно стоят, значит, мишки рядом нету — они бы зачуяли». Это успокоило «молоток».
В девять мы уже почти вышли на берег. С моря дул холодный ветерок. Сбрасывать рюкзаки с мокрых спин было мало приятного. Но Палыч настоя на связи, хоть ему и поясняли, что это бесполезное дело. К тому же выяснилось (я не слышал, пока возился с карабином), что Налейкин сообщил, что «Фрегат» до вчерашнего дня стоял здесь, а вчера ушел на Рытый.
— Зачем на Рытый? — не понял я. — Мы же ему говорили ждать нас на Шартлае.
— Налейкин сказал, что он ушел на Рытый.
— Да нет, — вставил Валентин. — Он, это самое, на Шартлае — Налейкин перепутал.
— Да нет же, — подтвердил Андрей Валентинович. — Налевайкин сказал, что корабль ушел на Рытый.
— На хера? — не унимался я.
— Кто его знает.
— Тем более, нужно на связь выходить — пусть сюда идет, — сказал Владимир Павлович.
— Если они нас не слышали, то в девять на связь никто не выедет, — пытались объяснить Владимиру Павловичу.
— Выйдут, — утверждал тот. — Валентин, доставайте рацию!
И пришлось сбрасывать рюкзаки!
Пока Валя, покуривая, лениво информировал в микрофон «Линию Один», что он «Линия Два, прием», мы живо обсуждали, на хера «Фрегат» поперся (если он действительно поперся) на Рытый? Версий было несколько:
а) Корабль никуда не поперся, и он на Шартлае — перепутал Налейкин;
б) Там все ужрались (вместе с Налейкиным ещё здесь вчера) и всё перепутали;
в) Придем на метеостанцию — узнаем, может. Валя докричится в свою беспонтовую рацию;
г) Дежавю — такое уже было в прошлом году, почем бы и в этом не повториться?
Остановились сразу на всех версиях.
Валя «линию Один» не докричался.
Уныло, устало, еле-еле, замерзшие мы пошли на метеостанцию: приедет Налейкин — разберемся. А пока бы хоть отогреться. (Ещё была вероятность погреться в баньке — должен же Налейкин сделать выводы из моих написаний прошлых лет).
Жарко было — воду хлебали ведрами, потели. (На Молоконе и на Рите) Дождь шёл — потели сильно, но воды почти не пили, один раз у старого, развалившегося зимовья. Даже в бутылки не набирали. Хотя теряли влагу куда больше! Почему?