Мышеловка
Шрифт:
Получив бинокль, я не стал выслеживать нашего пишущего ловеласа, а навел его на замок Намцевича. И меня сейчас занимал не столько сам хозяин, сколько эта загадочная черноволосая красавица — Валерия, к которой я испытывал странное и неодолимое влечение, словно бы поздняя и последняя страстная любовь деда каким-то образом перетекла в меня. Я теперь исполнял его волю и желания. Но кто же из нас воплотился друг в друга: он в меня или я в него? В этом чудилось какое-то сверхъестественное начало, но мне в этот момент не хотелось о том думать, поскольку я увидел на широком балконе, где пил кофе с Намцевичем, любопытную картину. Там сидели двое: Валерия и местный учитель Клемент
Надо бы познакомиться с ним поближе. Выходит, что он был в какой-то степени конкурентом моего деда? Еще один потенциальный убийца? Чего не сделаешь ради любви… А уж убить соперника… Валерия вдруг вырвала свои руки и отвернулась от учителя. Тот поднялся, и на его лице отразилось такое отчаяние, что я даже искренне посочувствовал ему. Клемент Морисович отошел в сторону, а на балкон вышел Намцевич, держа в руке мелкокалиберную винтовку. Учитель сухо поклонился ему и скрылся за дверью. Очевидно, они услышали шаги Намцевича и прервали свое объяснение. Эге, поглядим, что будет дальше. Я чувствовал себя как любопытный школяр, подсматривающий в замочную скважину. Намцевич что-то сказал Валерии, но она не ответила, отвернувшись и от него. А девушка-то, видно, с характером… Кем же она ему приходится? Намцевич приладил к плечу винтовку и стал стрелять. С каждым его выстрелом с веток деревьев падало по одной вороне. Не из этого ли ружьишка в меня пульнули, когда я шел к Ермольнику? Но с такой меткостью Намцевич запросто мог пробить мои мозги, значит, хотел всего-навсего пугнуть. Вскоре Намцевичу надоело охотиться на ворон, он зевнул, снова сказал что-то Валерии, и на этот раз они вместе ушли с балкона.
— Что ты там высматриваешь, как шпион? — услышал я бурчанье Сени. — Пошли вниз.
— Погоди, — ответил я. — Дыши воздухом.
А сам перевел бинокль на озеро. Где-то на середине его качалась лодка, а возле нее плавали Марков, Ксения и Милена. Судя по всему, им было очень весело втроем. Ладно, купайтесь. Потом я посмотрел на болото, подкрутив настройку. И здесь меня тоже ждало нечто любопытное. «Надо почаще лазить на эту башню, — подумал я. — Чего только не увидишь». Там, на болоте, какой-то человек прыгал по кочкам с ловкостью орангутанга, хотя сам он был довольно пузат. Достигнув отдаленного островка суши, он нагнулся, подобрал что-то с земли и положил в рюкзак. Затем повернулся в мою сторону лицом, и я узнал в нем пекаря Раструбова. Его характерные тараканьи усы топорщились, как стрелки. Эге! Чего это он там выискивает? И ведь не боится по болоту шастать… Видно, тропы знает. Передохнув, пекарь, вновь запрыгал по кочкам, удаляясь все дальше и дальше. Тут Барсуков буквально вырвал у меня из рук бинокль.
— Хватит, — сказал он раздраженно, изменив своему обычно спокойному и доброжелательному состоянию духа. — Куда поведешь нас теперь, Харон? Или тут больше смотреть не на что, кроме как на болотную тину?
— Почему же, — ответил я несколько обиженно, чувствуя себя здесь, в Полынье, как бы уже своим. — Найдем зрелища.
— Это точно, — согласился Мишка-Стрелец. — Зрелищ у вас будет предостаточно… Погоди-ка, — обратился он ко мне, чуть попридержав за рукав. — Ты… эта… ничего лишнего не сболтнул Петьке?
— Какому Петьке?
— Ну, Громыхайлову! Насчет того, что я видел его ночью? Когда они мешок тащили к озеру.
— Нет, — сказал я. И потом добавил, краснея: — Но у нас был с ним разговор. И по-моему, он догадался насчет тебя. Ты извини, Миша. Как-то все так получилось…
— Получилось, получилось! — разозлился он. — То-то я гляжу, он на меня зуб заимел… Сволота ты, Вадим, порядочная. Вот взять бы тебя за это да сбросить с башенки…
Барсуковы прислушивались к нашему разговору, стоя чуть поодаль. А я ощущал свою вину перед Мишкой и не знал, что ему ответить. Он между тем продолжал:
— Ведь они меня за это убьют, точно тебе говорю! Эх-ма… Лютой смертью погубят. Кишки вырежут вместе с сердцем. Такие люди… Что же теперь делать?
И бежать некуда — заперты мы здесь. Ладно! Была не была, лучше уж самому, разом…
И прежде чем я успел понять, что же он хочет сделать, Мишка-Стрелец перекинулся спиной через перила и полетел вниз. Радом вскрикнула Маша, и я, обернувшись, еле успел подхватить ее, падающую в обморок, прежде чем она повторила смертельный полет смотрителя башни.
Глава 19
Оно надвигается
Мишка-Стрелец висел внизу, не доставая метров двух до земли, раскачивался на упругой резиновой ленте, которая была привязана к его ноге, и дико хохотал… Потом до нас стали доноситься его веселые крики:
— Ну как, хорош трюк?.. Сам придумал! Мне бы в цирке выступать, ребятки!.. Я же обещал вам зрелища? Получите!.. Может, и деньги заплатите? А?.. Не слышу!..
Барсуков стоял красный, словно вареный рак, потрясал перед моим лицом кулаками и орал:
— Сумасшедший! Идиот! Все вы тут психи! Все до одного! И мы с Машкой скоро станем такими же!
Его супруга уже пришла в себя и сидела на площадке. Глаза ее как-то странно блуждали, будто она никак не могла сосредоточиться. Наконец она с трудом поднялась и произнесла:
— Пошли вниз, Сеня.
Мы спустились с этой проклятой башни, я спрыгнул на землю последним. Мишка продолжал раскачиваться, как обезьяна. Лицо его выражало высшую степень удовольствия.
— Пойдем искупаемся? — предложил я. — Охолодимся.
— Нет! — рявкнул Барсуков, пытаясь достать голову удалого Стрельца кулаком. Видя, что это ему никак не удается, он плюнул и снова зарычал на меня: — Дай ключи от дома, псих!
— Я-то тут при чем? А ключи под соломенным ковриком, на крылечке… Ну и уходите!
Я повернулся и пошел в другую сторону, а вслед мне Мишка-Стрелец крикнул:
— А все-таки, Вадим, ты не прав! Зря ты все Громыхайлову рассказал, зря!
Я тоже плюнул. Ладно, если он такой выкрутасник, пусть сам выпутывается из этой истории. Как хочет. А я умываю руки. Мне почему-то расхотелось идти к озеру и смущать своим видом веселящуюся троицу, портить им удовольствие. Я свернул к кузнице, поскольку у меня появилась одна интересная идея. Не знаю, правда, как к ней отнесся бы сам Ермольник…
Я не стал заходить внутрь кузницы, а просто стоял в дверях и смотрел, как он и его помощник чешут молотом по наковальне. На мое приветствие они не среагировали. Словно какая-то назойливая муха прожужжала над ухом. Нет, не рады мне здесь, не рады…
— Потап Анатольевич! — позвал я. — Да бросьте вы громыхать… как Громыхайлов. — Получился недурной каламбур. — Вышли бы на минутку, потолковать надо…
Но Ермольник стучал еще минут десять, прежде чем отложил молот, выпил кружку воды и высунул свое темное, матерое лицо из кузницы.