Мытарь
Шрифт:
Вскоре возвращается мальчик с кувшином горячей воды и полотенцем на плече. Процесс умывания и вытирания приносит много новых ощущений. Или давно забытых.
– Уважаемый, - обращаюсь я к коридорному, когда он приходит с подносом, накрытым большой, металлической крышкой, - часто у вас так много гостей?
– Почти всегда, - грустно опустив голову, произносит тот.
– Так что же вы… Не расширяетесь?
– Это слово вспоминается не сразу.
Он поднимает удивленный взгляд.
– Зачем?
– Как зачем? Чтобы было еще больше
– Так я и думал, - отвечает коридорный, - вы - из симютников. Не бойтесь, я никому не скажу, - спешит он меня успокоить.
– Но мы - нет. Хозяин и так уже чуть не умер от воспаления легких, а у моей дочери - близорукость. Мы с таким не играем - наоборот, рады бы избавиться от половины посетителей.
– Докучают?
– спрашиваю я, все еще пытаясь понять хоть что-нибудь в этом мире.
– Докучают?
– переспрашивает коридорный.
– Ну, дебоширят? Посуду бьют, дерутся, не платят?
– Нет, что вы. Такое редко. Приятного аппетита. Через полчасика пришлю за посудой Грея, хорошо?
Киваю, благодарю, принимаюсь за еду.
О какой это праздник - чувствовать вкус еды! Не знаю, так ли я ее чувствовал прежде, не знаю доподлинно, было ли вообще это «прежде», но есть и чувствовать вкус - это истинное наслаждение! И легкое опьянение от вина погружает меня в еще большее блаженство. В этом состоянии я опускаю тело на простыни и, уже засыпая, думаю:
«Вон ведь как интересно у них - хотели бы меньше посетителей. Хозяин, видать, так устает, что заболел тяжело… Не пойму, правда, при чем тут дочка коридорного и ее близорукость?»
Просыпаюсь рано. Чувствую себя отдохнувшим. Лежа в постели, подробно рассматриваю свое новое тело. Рука как рука - мужская, с жилистой кистью и мелкими темными волосками по коже. Даю себе легкую пощечину - неприятно. Интересно, а если я здесь умру, что со мной станет? Похоронят или мое тело растворится, и я снова окажусь в черной реке?
Внизу трактира, в полуподвале, располагается мыльня - так это помещение называет коридорный. Баня, только без парилки. Кадки, мочалки, мыло, служащие приносят горячую воду. Процесс мытья себя целиком не кажется мне непривычным.
Когда, позавтракав, собираюсь уходить, подаю коридорному свою монету не без опаски, вдруг мало? Но получаю сдачу в виде трех монеток меньшего размера.
– Прошу прощения, - говорю.
– Как вы знаете я из этих, симютников… - Тут коридорный прикладывает палец к губам и начинает озираться, будто боится, что нас услышат.
– В общем, иностранец я, - заявляю, понятливо кивнув.
– И не очень разбираюсь в местных деньгах. Сколько у меня осталось и сколько потратил?
– Четвертую часть потратили, - отвечает коридорный, принимая заговорщический вид.
– Чуть меньше даже.
– Отсыпает мне в руку еще несколько крохотных монеток.
– Тогда, это - вам, - говорю я и возвращаю ему мелочь.
– Зачем?
– не понимает он.
– Как зачем? Чаевые.
– Вот ведь какое слово вспоминается.
– Какие?
– Не важно. Просто, в виде благодарности.
– Спасибо, - пожимает плечами коридорный и уходит. Вид у него вовсе нерадостный.
Мало дал, наверное.
Выхожу на улицу. Долго брожу по местным улочкам, - не на что взглянуть. Все
какое-то серое, невзрачное, одинаковое. Даже когда здание зеленого, желтого или бежевого цвета, оно все равно кажется серым и невзрачным.
Мимо бежит девчонка лет восьми. Косички, платьице с передничком, тетрадки под мышкой. Гимназистка, поди, - решаю я.
Вдруг из-за угла выкатывается коляска, запряженная двумя лошадьми, и чуть не сбивает малышку. Девчушка резко останавливается, но тетради вылетают из руки и падают в грязь. Девочка наклоняется, собирает их и плачет.
«Бедная», - думаю я и спешу на помощь. Помогаю отряхнуть тетради от грязи.
– Послушай, не расстраивайся. Хочешь, я тебе новые тетради куплю?
– спрашиваю.
Девочка трясет головой и хлюпает носом.
– Так мне и надо, - зло, сквозь слезы говорит она.
– Иллаванта.
– Что?
– поднимаю я удивленный взгляд.
– Сегодня я съела два любимых пирожных. Лёбик сказал, что не хочет, не любит сладкого - кривляка он, всегда врет - любит, да еще как! Вот я и съела его пирожное прямо у него на глазах, чтоб не хвастался!
– Девочка хлюпает носом.
– Лёбик, это кто?
– спрашиваю.
– Брат.
– Погоди, - выпрямляюсь я, отдавая последнюю тетрадь. Оттереть ее удалось вполне сносно.
– То есть, ты думаешь, что тетради упали в грязь в наказание за то, что ты поссорилась с братом?
– Нет, конечно, - высморкавшись в платок, говорит малышка.
– Я же не из Воздамора. Это мне за второе пирожное.
– Не понимаю, - признаюсь я.
– А еще ты сказала: «иллаванта». Что это?
– Дяденька, вы откуда приехали? А! Понимаю!
– вдруг говорит девочка и чеканит, прижав тетради к груди.
– Иллаванта - это главный закон Ладнора, который гласит - за все хорошее всегда надо платить чем-то плохим! И наоборот - если с вами случилось неприятность, жди, радость уже за углом!
– А тебя, стало быть, за углом ждала коляска с лошадьми, потому что ты объелась пирожными?
– Вы очень правы, дяденька!
– почти выкрикивает девчушка. От слез на ее лице не видно и следа.
– Большое вам спасибо за урок!
– Мне-то за что?
– пожимаю плечами.
– Лошадь благодари.
Девочка убегает довольная. Как бы опять на радостях не угодила в свою иллаванту.
Вот, значит, как они решили?! За хорошее надо платить страданием и наоборот?
Я начинаю вспоминать случаи, когда и кто мне говорил «иллаванта». Сначала на память приходит лодочник. Он упомянул иллаванту, кажется, дважды… Сперва, когда говорил про гостиницу, потом, когда давал мне денег.