На благо лошадей. Очерки иппические
Шрифт:
Устами лошади, по английскому выражению, глаголет истина, ибо кто же лучше лошади способен учесть все призовые шансы? Но лошадь сама свою тайну, понятно, не выдаст, у нее оракулом служит наездник, конюх и вообще конюшенный штат. Уж если они фаворита подскажут, то это все равно что «устами лошади», это – верняк, сведения надежные.
– Эй, Джек, кто выиграет в первом заезде?
Джек-наездник, морща лоб, посмотрел в программу предстоящих бегов.
– Здесь
В пятницу вечером старт. Джек всю дистанцию едет последним и приезжает последним.
– Что же ты, Джек?
Он отвечает все так же:
– Был уверен в победе.
В субботу:
– Джон, какие перспективы?
И Джон говорит:
– Я выиграю.
Джон, правда, машет усердно хлыстом, однако приезжает к финишу где-то в общей куче, без места, и по всему ясно, что на лучшее он не мог и рассчитывать.
– Что случилось, Джон?
– Думал, на прямой я их всех объеду.
Тогда мы обратились с апелляцией прямо по адресу.
– Это что же делается, Всеволод Александрович? Кругом «покойники», свои люди, а результат каков?
– Да, друзья, – согласился маэстро, – это что-то мне не знакомое. Видимо, чисто английское.
И действительно, никто сознательно нас не обманывал, а просто, как у Гамлета: если уж безумие, то последовательное. Или как Кот говорит в Стране чудес: «А мы тут все такие». Выходит, каждый старался говорить не только устами лошади, но и саморекламы. Оказывается, здесь так принято: если спрашивают, кто выиграет, отвечаешь «я».
Кулачный боец сообщил:
– Хотел вызвать чемпиона Англии по боксу в перчатках. Я уложил бы его в первом раунде.
Крупный писатель, с которым мы там повидались, сказал:
– Мою новую книгу читали? Так вот, начните читать, не оторветесь. Хорошо получилось!
Мы уже продали лошадей и вернулись домой, когда от Джека пришло письмо: «Все в порядке. Ваши лошади поступили ко мне в езду. Правда, в этом сезоне не я признан лучшим, но я уверен, что в следующем году побью всех».
И подпись – Стальной Вихрь.
В том же письме содержалась просьба сообщить особые приемы и тонкости в обращении с нашими лошадьми. Во главе с Катомским на конюшне собрался консультативный совет, и хотя мне выпала на том совете роль писца (как это, примерно, изображено на репинской картине с запорожцами), но не берусь описывать таких сражений. Работали мы по охоте, от всей души, и как только бумага выдержала! Разнообразие и обилие советов было поразительное.
«Призовая выдержка орловского рысака…» – по одну руку от меня вещал сам Валентин Михайлович. Под другой локоть подталкивал конюх: «Так и пиши: подходишь к нему и сразу: «У-у-у, турка не нашего бога…»
А для передачи некоторых, особенно внушительных, советов просто не
– Хотите быть судьей на конкурсе красавиц?
Кто скажет на это «нет»?
– Только с условием, – сказал наш местный босс, парень моих лет, управляющий «развлечениями» по всему ульскому побережью, – моя Арабелла должна стать победительницей.
Арабелла улыбнулась. Все засмеялись. А ехали мы за кузнецом, но прежде решено было заглянуть на конюшню и посмотреть наших лошадей.
Был вечер. Жеребцы дремали. Гриша взялся их одного за другим выводить. Начались восклицания:
– Какая большая грива!
– О, смотрите, до чего длинный хвост!
Жеребцы пришли в ответное волнение. Особенно их возбудило, должно быть, присутствие будущей королевы красоты. Мой-Заказ разволновался до такой чрезвычайности, что Арабелла произнесла:
– Oh, there is nothing small about them.
– Что она говорит? – спросил Гриша, торопясь увести жеребца.
– Что у наших лошадей нет ничего маленького.
И тут же наш хозяин, заметив рога, крикнул:
– Бык! Бык!
– Это же корова.
– Ах, – отвечал рыцарь Арабеллы с обезоруживающей английской мягкостью, – не нахожу в этом большой разницы.
У Тайфуна зада сносились, а Померанец сломал подкову на левой передней. И вообще перед призами требовалось осмотреть ноги лошадям. Кузнец нам нужен был во что бы то ни стало. Отправились мы за ним в имение лорда Лэнгфильда. Он являлся президентом рысистой ассоциации, и к тому же, как выразился Гриша, надо поближе посмотреть, что за лорды.
– Но знаете, – говорил в пути наш босс, – дела лорда Лэнгфильда незавидны. У него осталось одно имя, а все имущество пошло в пользу похоронных почестей. Умер старый лорд Лэнгфильд, и нашему президенту приходится платить так называемые почести. Он вынужден был продать замок. О, похоронные почести просто разорение! Мы говорим: дешевле жить, чем умереть.
– Вот, – указал босс на скалу слева, взорванную и развороченную, – это единственный доход лорда. Отсюда берут камень на общественные постройки, а государство платит хорошо.
Катомский отнесся к аристократическому оскудению безо всякого сочувствия. «Видали мы это!» – только и сказал он, спросив вместе с тем у босса очень строго, предупредил ли он кузнеца и будет ли тот на месте. Босс отвечал, что в этом не было необходимости – старый Аллардайс всегда на месте.
– Он несколько пожилой, однако, не беспокойтесь, очень опытный, – добавил босс, – ему можно доверить призовых лошадей.
– Он говорит, что кузнец старый, – сообщил я Катомскому.
Тот пожал плечами.