На далеких рубежах
Шрифт:
– - Беда, товарищ полковник, -- сказал он.
– - Вы только поглядите, что тут планирует ваш помощник.
– - А что?
– - Воздушный бой чуть ли не на боевом потолке самолетов. Допустим, летчики поднимутся на такую высоту. Допустим. Но где гарантия, что кто-нибудь не сорвется?
– - Вот гарантия, Алексей Александрович, -- полковник размашисто подписал плановую таблицу.
– - Вы смертный приговор подписали летчикам, а не плановую таблицу полетов, -- пробормотал штурман, покидая кабинет.
Полковник
– - Как? Как вы сказали?
Гришина всего передернуло, и он стал похож на драчливого петуха.
– - Я сказал грубо, но правду.
– - Так... Значит, смертный приговор, говорите? А вам известно, на какую высоту поднимаются современные реактивные бомбардировщики? Известно? Какого же черта вы ратуете за то, чтобы наши истребители вели бои на средних высотах? Кого они будут там уничтожать -- воробьев?
– - Подобный вопрос я уже слышал от Поддубного.
– - Так извольте выслушать и от меня!
– - запальчиво крикнул полковник и так стукнул кулаком по столу, что чернильница подскочила.
Обомлев, Гришин вытянулся в струнку.
Лиля не знала о случае с Телюковым и поэтому никак е могла разобраться в непонятном поведении Поддубного за последнее время. Он на приходил.
"Разлюбил? Остерегается матери?" -- терзалась она в догадках.
Ей хотелось самой пойти к нему, да как-то неудобно... Рядом, в одном коттедже, молодые летчики живут. Еще пойдет молва, до матери докатится.
Сегодня -- воскресенье. Лиля выпросила у отца машину, чтобы съездить в аул к своей школьной подруге Зейнаб. Таила надежду, что и Поддубный поедет с ней -- это была бы чудесная прогулка! Теперь, оказывается, придется ехать одной...
К двенадцати часам Челматкин подал к коттеджу "Победу". А Лиля и не думала собираться. "Пожалуй, лучше сказаться больной, не поехать", -- думала она. Но ведь ее ждет Зейнаб -- лучшая и самая близкая ее подруга. И, поразмыслив, решила ехать. Оделась, вышла на крыльцо и остолбенела. Поддубный в белом, отлично выутюженном кителе, со свертками в руках стоял перед ней. Она давно не видела его таким веселым и жизнерадостным. Поздоровался ласково с Лилей и повернулся к родителям:
– - Здравствуйте, Харитина Львовна! Здравствуйте, Семен Петрович! Разрешите мне поехать с вашей дочерью в аул? Я поведу машину, а Челматкин пусть отдыхает. Ведь сегодня выходной.
Харитина Львовна промолчала, а Семен Петрович поддержал Поддубного:
– - И то правда, идите, Челматкин, отдыхайте. А вы, Иван Васильевич, все же не забывайте, что "Победа" не МиГ, не больно нажимайте на скорость.
– - Не беспокойтесь, Семен Петрович!
– - ответил Поддубный, садясь за руль. А Лилю спросил взглядом: "Не ждали?"
– - Ради Бога, осторожнее, -- только и успела сказать Харитина Львовна.
Машина выкатила на дорогу. Поддубный притормозил, открыл
– - Переходи, Лилечка, ко мне.
Девушка молча пересела.
– - Я не понимаю вас, Иван Васильевич. То скрывались от меня, а то не постеснялись отца... А если бы он не согласился? А если бы мать запротестовала?
– - О, ты уже сразу на "вы"!
– - Ну да, отец и мать могли бы не позволить тебе...
– - Ну, об этом я даже не подумал.
– - Ты слишком самонадеян.
– - Какой уж есть, Лиля. На лучшего не рассчитывай. Товар, так сказать, показываю лицом.
– - А как ты узнал, что я собираюсь в аул?
– - Интересовался...
– - А где пропадал?
– - Как где? На аэродроме. Дома.
– - Я сержусь на тебя.
– - А я люблю сердитых.
Поддубный снял фуражку, и Лиле захотелось отодрать его за чуб, отплатить за все. Она и сделала бы это, если б он не сидел за рулем.
За станцией машина свернула на шоссе. Поддубный повернул зеркальце так, чтобы видно было Лилино лицо. Лиля прикрыла зеркальце рукой.
– - Не смей смотреть!
– - Если я буду все время поворачиваться к тебе, мы, пожалуй, скатимся в кювет.
– - Ты не поворачивайся. Помни, что ты для меня водитель, и только.
– - Вот это уже неправда, -- рассмеялся Поддубный, потом вдруг притих и долго молчал.
– - А помнишь, Лиля, как в день нашего приезда Максим Гречка принял тебя за мою жену?
– - Ну и что?
– - Гречка не так уж ошибся.
– - Что ты хочешь этим сказать?
– - Я хочу сказать, Лиля, -- уже совсем иным, без тени веселости голосом, промолвил Поддубный, -- я хочу сказать...
– - он запнулся и остановил машину.
– - Я серьезно...
У Лили замерло сердце: "Говори, милый, любимый, говори!"
Но он покраснел, как мальчишка, и так и не сказал ничего...
"Глупый, -- подумала Лиля, -- неужели это так трудно сказать?.."
Шестьдесят километров, из которых лишь одна треть приходилась на шоссе, промелькнули незаметно.
Давно ли выехали из Кизыл-Калы, а уже показался вдали аул Талхан-Али. Он лежал среди зеленых полей хлопчатника у подножия Копет-Дага, окутанного дрожащей дымкой марева. Стройные тополя и развесистые карагачи скрывали строения.
Дорогу пересекали арыки, по которым стекала с гор мутная вода.
До этого майор Поддубный видел туркменские аулы лишь с воздуха. Они мелькали под самолетом зелеными заплатками, рябили небольшими, беспорядочно разбросанными строениями. Аул Талхан-Али представлял собою довольно большое селение с улицами и домами европейского типа. Это был новый, колхозный, социалистический аул. То там, то здесь, у домиков дехкан, под карагачами и шелковицами, стояли "Победы", "Москвичи", мотоциклы. Аул был зажиточный -это сразу бросалось в глаза.