На далеких рубежах
Шрифт:
— О чем вы, Вера Иосифовна?
— Не о чем, а о ком. Да вы будто не знаете? Вот какой. А ну, застегните воротник.
— Я не знаю.
— Сказать?
— Скажите.
Вера Иосифовна с опаской посмотрела на дверь в соседнюю комнату — как бы не услышал муж. Но тот был занят сыном.
— Про Лилю я, Иван Васильевич. Очень она хорошая девушка.
— Ого! Оказывается, обо мне уже слушок пошел… Ну, ну, я вас слушаю.
Вера Иосифовна сделала вид, что рассердилась, нахмурила брови.
— Не слушок, а разговоры…
— В общем — перемывают косточки.
— Нет, Иван Васильевич… Я серьезно. Скажите прямо, по-дружески: до каких пор будете холостяком ходить? Я от души посоветовала бы вам приглядеться к Лиле. Ее здесь все любят. Она чудесная девушка и на поре к тому же…
— Вы что… по ее поручению?
— Да что вы, Иван Васильевич! — спохватилась хозяйка дома. — Да разве такая, как она, позволит себе?.. Что вы такое говорите… Она девушка скромная, совестливая…
— Откуда же вы знаете, что Лиля… согласилась бы…
— Чудак вы, как я на вас погляжу! Любовь не шило, в мешке не утаишь… Скрывай, прячь, а она в каждом слове, в каждом жесте проскальзывает…
— Один раз я поверил… Да вот…
— Боитесь?
— Пожалуй.
— Испугались, что она дочь командира полка?
— Откажет — сраму на весь полк не оберешься…
— Не откажет! — уверенно сказала Вера Иосифовна. — Если вы согласны, я поговорю с ней, ну?
— Нет, не согласен. Спасибо вам, но зачем это? У нее уже есть…
В дверях показался майор Дроздов. Остановился, головой подпирая косяк.
— Что-то больно долго вы меряете китель, Иван Васильевич, а?
Вера Иосифовна поспешно переменила тему разговора:
— Сейчас я пристрочу рукава и можете забирать. Правда хорошо, Степа? — повернулась она к мужу.
— Отлично, Верочка! Ты у меня молодчина!
В холодильнике была припасена Дроздовым бутылка шампанского. Он хранил ее на случай встречи с дорогим гостем. Но разве для него существует теперь кто-нибудь дороже Поддубного? Да и день-то какой! Вон куда махнули с эскадрильей — за Каспий! А тут буран начался… Как никак, а поволноваться пришлось изрядно. Случись неприятность, Гришин снова потянул бы Семена Петровича… Тогда уж не вырваться полку из прорыва.
Дроздов достал заиндевевшую бутылку с серебряным горлышком, похлопал по ней ладонью:
— Освежимся?
— Можно.
Офицеры сели за стол. Дроздов достал из буфета бокалы, плитку шоколада и начал раскупоривать бутылку. Как раз в тот момент, когда вырвалась пробка и раздался хлопок, вошел замполит Горбунов. Сдвинув на лоб очки, он сказал:
— А я стучу, стучу и удивляюсь, что мне никто не отвечает. Оказывается, обитатели дома сего заняты важным делом…
Дроздов торопливо, чтобы не пролилось шампанское, наполнил один, а затем и второй бокал.
— Так, так, — затоптался у порога замполит, чувствуя, что пришел не вовремя.
Дроздов протянул ему свой бокал:
— Прошу, Андрей Федорович! Сегодня с Кавказа привез бутылочку.
— Да ну? — удивился замполит не веря.
— Да… С вершины Казбека снял…
— А может, орел в кабину подбросил? — ответил Горбунов шуткой на шутку.
Дроздов достал третий бокал. Офицеры выпили и закусили шоколадом.
— А я к вам, Степан Михайлович, по делу, — сказал замполит. — Только что звонили из редакции газеты и просили, чтобы вы подробно описали подготовку к полету и сам полет.
Дроздов поглядел на пустую бутылку:
— Жаль, что нет другой. Маловато.
— Хорошего понемногу, — заметил Поддубный. — Вы лучше садитесь за статью, Степан Михайлович!
— Я? За статью? Да какой из меня писатель? Нет уж, избавьте! Я лучше слетаю еще десять раз в любую пургу, чем потешать редакторов и читателей.
— Зачем же потешать? Напишите о своем опыте, — настаивал замполит.
Дроздов втянул голову в плечи и расхохотался.
— В том-то и дело, что я уже этим занимался. Это было в первые годы войны. Служил я тогда в полку У-2, то есть, по теперешнему названию, По-2. На одном самолете во время бомбометания зависла бомба. Видя, что гостинец, приготовленный гитлеровцам, не сбросился, штурман вылез из кабины и, придерживаясь руками за ленты-расчалки, пошел по плоскости и сапогом сбил бомбу с держателей. Я в то время активно военкорничал, был молод, энергичен. Взял, да и написал в армейскую газету о героическом поступке штурмана. Ведь подвиг-то действительно был героический! И поместили мою заметку на самом видном месте, на первой странице. Да только вкралась досадная опечатка. Вместо ленты-расчалки появилось в газете «ленты-вращалки». Звучало это со страниц газеты примерно так: «Штурман такой-то взялся руками за ленты-вращалки…» Боже ты мой! — схватился Дроздов обеими руками за голову. — Как прочли об этих вращалках, так весь полк и схватился за бока от смеха. А подпись-то под заметкой моя! «Эй, Дроздов, а ну-ка покажи на самолете ленты-вращалки!» — подтрунивали товарищи. А штурман — тот бедняга чуть не плачет: «Эх, лучше бы ты, товарищ Дроздов, вовсе не брался не за свое дело, — сокрушался он. — Ну кто теперь поверит, что я действительно вылезал на плоскость, да еще над войсками противника?» Долго, очень долго потешались над моей злополучной заметкой. С тех пор мне как по рукам дали. Кроме писем домой да служебной документации, ничего не пишу.
Слушая Дроздова, замполит и Поддубный вволю насмеялись.
— Ну ничего, — сказал замполит, успокаивая Дроздова. — Ошибки бывают. А вы все же напишите статью.
— Конечно, пиши, Степан Михайлович, — настаивал Поддубный.
После долгих уговоров Дроздов все же согласился и начал рассказывать о сегодняшнем полете.
— Все обошлось хорошо, Телюков только дурачился. Наказать его еще, что ли? Понимаете, переключился на канал перехватчиков и кричит: «Я бы вам показал, где в Каспийском море раки зимуют!»
Замполит вздохнул:
— Наказать подчиненного — штука нехитрая, Степан Михайлович. Куда сложнее добиться того, чтобы некого и не за что было наказывать. Вот о чем мы, начальники, должны заботиться. Поговорите с Телюковым по душам, пристыдите его при всех летчиках на разборе полетов. Кстати, и в статье обязательно упомяните о нем, как о нарушителе дисциплины в воздухе. Дойдет, уверяю вас! Из газеты все летчики соединения узнают, кто именно болтал по радио и задирался.
— Упомяну, обязательно упомяну. Да еще приписку сделаю для редакции, чтобы не вздумали вычеркивать его имени.
Проводив гостей, Дроздов сел за статью.
«Вот тебе и раз, — подумал Поддубный, возвращаясь домой и вспоминая свой разговор с Верой Иосифовной. — Никому и намеком не выразил свои чувства к Лиле, а в гарнизоне уже все известно. Эта новость может докатиться до Семена Петровича, до Телюкова… Фу, как нехорошо…»
Глава восьмая
Песчаная буря — эта непрошеная, злая и суровая гостья пустыни, вновь принесла жителям Кизыл-Калынского гарнизона уйму забот и хлопот. В каждом коттедже семьи занялись уборкой.